— О детских санках? Это не ко мне.
Не особо любезен.
— Вот. О кайтинге. Только это еще не готовый текст. Рабочее название — «Будь под кайтом!»…
Название не она придумала. Расхожая фраза, несколько раз на нее натыкалась, пока читала: на поверхности лежит.
— Не готовый текст? А что ты мне его даешь?
— Я просто показать, что… работа идет. Полным ходом.
— Почему тему сменила?
— Я людей знаю, которые этим занимаются. У них магазинчик, вот, они информацию всю предоставили, можно будет упомянуть о них, если…
У Шлыкова зазвонил мобильный, и на этом разговор прервался. Нико ушел к себе, какой-то чужой он был сегодня. Как и вчера — чужой. Оленьке ужасно захотелось того, что в самый первый день ей перепало, — теплой волны, мальчишеского задора. «Перепало» — может, и верно: просто у него настроение было, и все. А она себе навоображала… Ведь так хотелось встретить настоящего человека, не Володика (прости, Вовка). Нет, пусть эта история погано закончится, но пусть она будет. Пусть начнется…
Говорила себе — слишком хорош, чтобы свободным быть. Или нет, свободен, конечно, свободен — поди поймай. Оленька вдруг забыла, что не собиралась никого излавливать, а — рядом плыть. Ведь если просто плывешь рядом, какое тебе дело до его отношений со старой подругой. И какое дело до того, кто ему звонит. Ведь задело: посмотрел на определившийся номер и мягко так ответил: «Алё-о». И сразу вышел.
Нет, не задело. Не задело! Только тонкая длинная иголочка прошла сердце насквозь, когда он повернулся и вышел.
Оленька набрала домашний номер.
— Вов? Можешь меня сегодня вечером забрать?
Есть истории, что тянутся, тянутся, как резинка от детских варежек, а есть другие. И эти «другие» не успеешь осмыслить до донца, и все твои решения — не решения даже, а будто танец. Танец, которого ты не знаешь. Партнер ведет тебя, и ты льешься в потоке, течешь по его рукам. Ты легкая, тебе весело — и до тех пор, пока ловишь движение, что ждут от тебя, ты нравишься себе, и танец тебе по сердцу. Оступись — все пойдет насмарку. Вернее, тебе так будет казаться. Ты растеряешься и собьешься с ритма. А у «других» историй, как у быстрого танца, нет ничего важнее ритма.
Оступилась — танцуй дальше. Они любят победителей, те, кто обучен быстрым танцам. Не останавливайся.
— Не останавливайся на желтый! — Оленька терпеть не могла, как Володик водил машину. Чтобы он нарушил самое мизерное правило, наверно, с неба должны начать жабы падать — как в каком-то дурацком фильме, что он на днях смотрел.
Ее раздражало все: даже его готовность ехать за ней каждый вечер. Конечно, скучно ему — Степана уложил, фильм с жабами посмотрел — что еще делать. А тут ответственное задание: в одиннадцать вечера ждать у подвальчика. Жалел он ее, приезжая, или делал это со скуки? Со скуки или, может, от любопытства? Хотел внутрь проникнуть? Но тут — нет уж. Пусть Шлыков думает, что она замужем за Марлоном-Брандо-в-молодости.
Всю последнюю неделю сердце, как клавиши рояля, плясало. Она не понимала его, Шлыкова. Не понимала, что он делает с ней и зачем. Чего хочет.
Он казался таким близким — как в кино, когда камера быстро-быстро наезжает: только что была фигурка на горизонте, и вот уже перед тобой глаза от края до края. Куда ж ближе. И эта близость беспокоит, будто есть она и нет ее.
Работали всю неделю, и Нико сказал, ладно, на выходные свободны, но в понедельник — к десяти. Два бестолковых дня дома. Степка, да, конечно, Степка.
Позвонить Нико на мобильный, сказать — давай встретимся.
Живет — по московским меркам рукой подать, — в Северном Чертанове.
Разведать барчик, где-нибудь здесь, на окраине, — наподобие того, с баклажаном, и позвать.
Но это было бы слишком.
А как иначе остаться с ним вдвоем? Он всегда на людях, к тому же ему и в голову не приходит, что у нее может быть что-то «не так». Она ведь замужем за Марлоном Брандо, о чем тут говорить? Глаза близко, от края до края, но будто это неправда, будто кино это.
Сказал сегодня: «Олюшка, прекрасная, ты ведь далеко…» — Далеко. И что — бежать следом, спотыкаясь: «Близко-о-о»?
— Не останавливайся на желтый! — повторила Оленька.
Шлыков второй день проделывал этот фокус — чинно ехал следом, совсем немного, потом весело прокатывал мимо. Да знал он, что никакого Брандо нет.
— У меня гениальная идея. Решил открыть в гастрономе отдел сыров. Выстрою домик, такой цыплячье-желтый, с нарисованными кругами, чтобы издалека смотрелось, как «сыр из дыр». На полочках будут сыры лежать, и не просто, а с подробными аннотациями. Будем давать дегустировать. А для товара можно заказать пакетики разных размеров и бирки самоклеящиеся. Пакетики тоже желтые, и на них лепить бирку с названием купленного сыра. Здорово придумано?