— Да мне тоже… нравится.
— Да? Вообще-то в тебе такой уж нужды нет. Ты ж можешь домой материалы брать. Просто хочется, чтобы оно быстро происходило — вычитала, поставили, все. Но если…
— Нет, не надо.
— Уверена?
— Не хочу сидеть дома.
Шлыков кинул короткий взгляд:
— У тебя же сын.
— Еще плохой матерью меня назови.
Машина резко соскользнула в соседний ряд.
— Заболтался, сейчас поворот проскочили бы. В принципе меня тогда тоже можно назвать… плохим отцом. У меня их двое. Мальчик и мальчик.
— А сколько им?
— Одиннадцать и семь.
Помолчали.
— Ну, я себя плохим отцом не считаю. Я занятой отец, это совсем другая песня. Мужик должен иметь свое дело. Вот сейчас я журнал затеял, дело для меня новое, хочется всего по максимуму, а сам иногда думаю: подниму ли? Но сразу говорю себе: имел смелость схватиться — тащи. Такой вызов самому себе. Потому что если не потяну — скверно мне будет.
Оленька улыбнулась:
— Мы тебе поможем. Дедка за репку…
Шлыков хмыкнул:
— Ты в бабки метишь или во внучки?
— В мышки.
— Меня обвинят в зоофилии.
Короткая пауза: довольная, чтобы осознать услышанное, и недостаточная, чтобы сообразить, как ответить.
— Да, хорошо иметь такую мышку — если что, хвостиком махнет…
— Нико, это из другой сказки. Сразу видно, что дети у тебя уже подросли. Но мыши, да — на них всегда надежда. Я как-то читала статью про образ мыши в русских сказках.
— И что пишут?
— Говорят, вполне логично, что мышь присутствует, а не жираф.
— Тут не поспоришь.
— И еще Саша Черный писал, что мышь храбрее всех на свете.
— Да? Странно. А как же лев?
— И ты туда же… Видишь ли, «легко быть храбрым, если лапы шире швабры»…
— Это была цитата?
— Ну типа того.
— Догадался. Я ж дремучий человек, Оля. Так почему мышь-то храбрее?
— А что ей остается, как не храброй быть?
Посмотрел внимательно:
— Да нам всем только это и остается.
— Адрес твой надо было в навигатор забить, не подумал.
— Да я знаю, как ехать. Сейчас направо.
Молчание.
— Теперь прямо и во-он там налево.
— Я тебе потом, если хочешь, дам этот фильм посмотреть. Должен понравиться — раз храбрые мыши интересуют. Съемки шли тринадцать месяцев в Антарктиде.
— Где? Это случайно не про пингвинов?
— Точно. Про императорских. В русском прокате — «Птицы-2». Но не люблю я, когда названия передергивают.
— Да, я слышала. Отважные пингвины.
— Вот-вот.
— Налево. И опять налево. Вон мой дом.
Остановились у подъезда.
— Спасибо тебе.
— Да не за что в общем-то. Приятно было побеседовать со знатоком литературы.
Оленька отстегнула ремень безопасности.
— Да какой я знаток… Просто ребенку стих недавно читала. Вот у меня соседка… вернее, подруга, Алена, она, наверно, часа три может без остановки, да наизусть.
Шлыков приглушил мотор.
— Восхищаешься? Завидуешь?
— Вот еще.
— Ну давай как-нибудь в гости к ней сходим. К соседке твоей.
— Да? Не знаю… Ее сейчас нет. Уехала.
— Когда приедет. Спешить некуда. Ну ладно, с праздником тебя.
Потянулся, Оленька на секунду растерялась, — но нет, коснулся губами щеки.
— Кстати, если хочешь, могу забрасывать домой. А то чего мужа гоняешь. Мне ж нетрудно.
Едва сдержала улыбку.
— Супруг не ревнует? — Нико не отрывал глаз от дороги.
— Я сказала ему, что меня Серега отвозит.
— А Серега безопасен?
— Ну уж безопаснее, чем некоторые.
Иногда разговоры по пути домой не клеились — если Нико был раздражен или устал. Иной раз спорили о работе, и Оленька втайне жалела, что время тратится на то, чему место в офисе. Когда беседа становилась слишком личной, Нико мягко, но упрямо сворачивал с нее.
Поначалу скрывали, что Оленька едет не с мужем, — приходилось ей выметаться первой и ждать на холоде. Быстро поняли, что это не выход. Тогда она стала брать ключи от машины, а Нико — парковаться на соседней улице. Оленька ждала в тепле и добре. Но Света что-то учуяла и однажды увязалась за Нико, мол, где ты теперь паркуешься, машины не видно, нарыл укромное местечко, покажи, я тоже хочу. К тому времени Оленька уже сидела внутри. Завидев приближающуюся пару, она не нашла ничего лучше как улечься поперек сидений: головой на водительское. Но Света была не так наивна (Нико обрадовался, увидев пустую машину, — решил, что Оленька забежала в ночной магазинчик). Те двое остановились возле водительской дверцы, и Света столкнулась с лежащей Оленькой глазами. Оленька примостилась на боку, поэтому взгляд у нее получился исподлобья, зыркающий такой. Света что-то сказала, и Нико резко повернулся. Глупо стало валяться; Оленька выпрямилась, в попытке сохранить остатки достоинства. Потом между теми двумя за стеклом произошло подобие ледового побоища, только на словах и очень быстро. Света развернулась и потопала прочь. Нико рухнул на сиденье.