Оленька вернулась в остывшую спальню, захлопнула форточку, огляделась. Одна из свечек — красная — оплавилась лужицей на стеклянный ночной столик. Оленька принялась скрести ногтем восковое пятно, но быстро бросила. Надо было перестелить постель, окурки выбросить, помыть пиалы, бутылку с недопитым вином вылить в раковину (куда его?). Отцарапать воск. Всего этого делать не хотелось.
Она вернется сюда завтра. Завтра же воскресенье. Отправит Вовку гулять со Степой, а сама все сделает без спешки. И без этого скверного чувства опустошения.
Завтра все будет иначе.
Может быть, завтра хоть что-то будет иначе.
— Вов, поезжайте со Степкой куда-нибудь. В Битцевский парк, например. Такое солнце.
— А ты что будешь делать?
Действительно, а что она будет делать? Вернется во вчерашнюю квартиру? Будет драить ночной столик и пережевывать кислое воспоминание. Белье перестеливать.
Она станет жевать эту жвачку в одиночестве, жевать, жевать, пока ничего не останется от перетертого до последнего волокна воспоминания. Пока оно не станет бесцветным, пока не утеряется зелень долгих стеблей, красный отблеск на плече, пока тени на стене не расползутся бесформенным пятном, пока она не забудет новое имя, данное ею человеку, которого не было. Она снова будет звать его Нико, как все. Но это будет не тот Нико, что влек, это будет другой Нико, так и не ставший Николаем, оказавшийся Колей, из-за которого Кэтрин хотела «сдохнуть». Жевать это все, жевать. Какая гадость.
— Хочешь, чтобы я с вами поехала?
— Ты ведь не поедешь.
— Поеду.
Понятно, что Вовка — не идиот, учуял все. Но — на удивление — ни одной сцены, все в себе носит, злобится, ясное дело, но молчит, вот выдержка. Это даже вызывает уважение. Уважение или раздражение. Хоть бы проорался, что ли. Тогда можно проплакаться или нет, возмутиться, да! возмутиться — как он мог подумать, что она клюнет на Шлыкова, у Шлыкова, между прочим, был роман с Кэтрин, помнишь Кэтрин? Она, Оля, такое знает про этого самого Шлыкова, что смешно было бы предположить…
Утро понедельника. Вовка на работе… Где ключ?
Ключа нет.
Наверно, перед работой ходил цветочки поливать. Это когда у него два выходных было.
Посадил Степку хлопья шоколадные есть, а сам мухой — наверх? Наверно, забыл ключ выложить, с собой уволок. Что теперь делать? Только ждать, когда ключик на место ляжет.
Вряд ли Вовка заглянул в спальню — там цветов нет. А все остальное в норме. Кроме блюдца с тараканом.
Оленька шла на работу, думала: это единственное, что осталось от того вечера, — смятая постель, воск, окурки. И оно пока живет, там, в пустой квартире, живет субботний вечер. Как дать понять Нико, что это — всё?
Он, конечно, примет ее слова за игру. За набивание цены, обиду за подружку, капризы. А это просто страх. Тот же, что тогда, когда она бежала от Максима к Вовке. Только с Максимом все иначе было. Может, еще страшнее. Да, страшнее.
Нико встретил ее долгим взглядом, она опустила глаза.
Она вспомнила его.
Ей будет тяжело бежать.
В шесть вечера зазвонил мобильный. Как раз обсуждали разметку нового номера. Звонила Алена. Она просто сказала:
— Я приехала.
И ничего больше. Это же Алена.
Вот куда пропал ключ. Вовка его под половик положил или в почтовый ящик кинул.
— Алена, я тебе все объясню. Ты во сколько спать ляжешь? Если я в двенадцать…
— Оля, я устала с дороги. И мы с Ниной рано ложились.
— А завтра?..
— Завтра утром бегу по делам, — и обратно в Нижний.
— Алена, я приеду к девяти. В девять-то можно зайти?
Не говорить же Нико, что она за два дня не нашла времени убраться и ей срочно надо оправдываться перед подружкой, которая не в курсе дела.
— Нико, мне надо уйти в восемь.
— Что-то случилось?
— Нет. Просто надо.
— Полагаешь, у тебя привилегированное положение?
Выговаривать он ей еще будет, как школьнице.
— А разве нет?
— Нет. Могу я знать…
— Думаю, не можешь.
И в этом «не можешь» — все, что терзало напролет: ночь, день, ночь, утро. Не можешь полюбить. Не можешь открыться. Не можешь быть рядом. Хорошо плаваешь.
Без десяти восемь Оленька встала, улыбнулась:
— Нико, у меня работы нет, я пойду, если ты не против.
Он сидел возле Светы, они отбирали картинки в номер.
— Зайди ко мне, — и пошел в кабинет.
Света с любопытством посмотрела — на него, потом на Оленьку.