— Жри, сволочь! — услышал я пронзительный рёв и открыл глаза.
Передо мной по-прежнему сидела всё та же жирная баба, и тыкала мне прямо в рот ложку каши.
— Жри! — злобно повторила она.
Я понял, что волшебства не случилось и я всё ещё её маленький уродливый сынок. Мне стало настолько обидно, что я заплакал.
— Да сколько же это может продолжаться?! — истерично завопила она, давая мне подзатыльник, — Ни ребёнок, а выродок какой — то! За что же мне это наказание?! — ревела она, как какое-то чудовище.
— А мне за что? — думал я, — Дала бы мне оладьи с вареньем, блинчиков с чёрной икрой или пирожных, которые я так любил, вместо этого пичкает меня всякой дрянью, да ещё и удивляется, что я ничего не ем.
— Коова! — повторил я вслух своё теперь уже излюбленное словцо.
— Ах, ты ж, гадёныш маленький! Так говорить на мать?! — рявкнула она, подпрыгивая на месте.
— Да какая ты мне мать?! — возмущался мысленно я, — Ты себя в зеркало видела? У меня красивая, интеллигентная, добрая мама… была, по крайней мере. А ты прямо чудовище лупоглазое какое — то.
— Газила с Тагила! — вдруг вслух вырвалось у меня словосочетание, которое неоднократно разучивал со мною мой отец. Думаю, он так тешил своё больное самолюбие.
— Что? — она выпучила на меня свои глупые зенки. — Что такое? — после чего как ошпаренная выскочила из кухни.
— Отец, ты слышишь? Ты слышишь, что он только что сказал? Говорила же, не смотреть при ребёнке такие жуткие фильмы! Он как губка всё впитывает! — истерила она.
В кухню, неспешно, почёсывая своё волосатое пузо, вошёл отец.
— Ты слышал, что он на меня только что сказал?! — не унимаясь, вопила мать.
— Ну что ещё? — буркнул тот в ответ, безразлично поглядывая на меня сверху вниз.
— Что ты тут мамулечке нашей такое сказал? — с издёвкой произнёс он.
— Он сказал: “Годзилла с Тагила!” — взвизгнула мать.
— Да ты что?! Правда, что ли? — отец довольно улыбнулся, — Мой сынуля! — с гордостью заявил он, смачно чмокая меня прямо в лоб своими противно мокрыми губами.
— Придурок, так только жмуриков чмокают! — скривился я, вытирая свой обслюнявленный лоб.
— Вот и я говорю — ребёнок весь в тебя! Была бы девочка, — закатив глаза к потолку, мать с сожалением вздохнула, будто коря Всевышнего за свои страдания.
Я с грустью оглядел себя с ног до головы. На мне по-прежнему красовалось девчачье розовое платьице с безвкусными рюшками.
— Девочка? Тебе что, сынули мало?! — возмутился, нахмурившись отец, словно получил удар ниже пояса.
— Раз тебя всё устраивает, то сам его и корми! — Мать в гневе швырнула ложку на стол, так что та с визгом доковыляла до края и со смачным звоном брякнулась на пол, в точности копируя поведение истеричной женщины, выскочившей из кухни, круша всё на своём пути. Отец с невозмутимым видом поднял ложку с грязного пола, словно игнорируя очередную истерику супруги, и зачерпнув в тарелке немного каши, нарушая все санитарные нормы, аккуратно поднёс ложку к моим губам. Я зажмурился.
— Давай-ка ложечку за папу, — произнёс он, оглядываясь по сторонам, словно боясь, что мать снова вернётся, — А то нам с тобой не поздоровится.
Я снова скривился.
— Как же я ненавижу перловку! — думал я, — В ранней юности переел её так, что всю последующую, то есть теперь уже прошлую жизнь к ней не притрагивался. А тут, на тебе! Отец по-прежнему глядел на меня своим влюблённым взглядом.
— Ну давай, сынуля, покушай, а то наша мама накормит тебя рыбьим жиром. Ты ведь не хочешь этого, правда? — стращал меня он, зная моё отвращение к подобной дряни.
— Рыбий жир, — пронеслась мысль в моей голове. — Да это прямой шантаж! Так скотину не кормят, как кормите меня вы! — возмущался мой внутренний голос.
— Ну давай, сынуля, — терпеливо твердил папаша, настойчиво втискивая огромную ложку в мой крохотный ротик, — А то наша мамочка нас с тобой сожрёт.