– Я люблю тебя, дочь моя! Люблю и никогда не забуду! – отец выскочил прочь и громко хлопнул за собой дверью, даже не обернувшись на прощание.
Старуха лишь хмыкнула и велела пленнице опуститься на пол. Энерго-работница послушно присела, глядя перед собой невидящим взором. Удивительно, но она больше не боялась. Лишь хотела, чтобы всё поскорее закончилось. Хозяйка дома устроилась рядом с ней и, обдав Белинду тошнотворным ароматом изо рта, схватила её ладонь своей сморщенной рукой и крепко сжала.
– Ну что, умирающая, посмотрим, сколько у тебя осталось энергии!
Пара сильных зажимов, и энерго-работница ощутила резкий приступ слабости, головокружение и звон в ушах. Перед глазами поплыли пятна, однако она продолжала неподвижно сидеть.
– Ничего себе! – прошептала старуха. – Да в тебе её целые залежи!
Наконец, тело потеряло опору, и Белинда свалилась на пол. В миг перед угасанием она вспомнила серые глаза и улыбку парня на крылатых ботинках. А затем её поглотила тьма, что гораздо темнее самой чёрной ночи.
Краски души
Дождливые вечера больших городов кажутся особенно одинокими. Столичная суета вязнет в потоках воды. Яркие краски дел, эмоций и переживаний гаснут, придавленные мрачной периной влажного смога. Город на всём ходу влетает в чёрно-белый мир кино. Что сегодня в кинотеатре жизни? «Психо» или «Бешеный бык».
* * *
Дождь идёт много часов, бурные потоки воды бегут по улицам, унося мусор и палую листву. Фонарные столбы мокрыми стражами застыли вдоль тёмной улицы. Их усилий нестерпимо мало, чтобы принести достаточно света в этот тёмный, промозглый и грустный вечер.
Длинная фигура возникает в пятне света, делает положенную пару шагов по освещённому участку и растворяется в сумраке вечера. Высокий мужчина напоминает легендарного Ван Хельсинга. Силуэтом, походкой и плащом-макинтошем.
Человек попадает в новое пятно света. Всего несколько секунд и несколько шагов, чтобы преодолеть освещённый участок пути. Всего секунда, чтобы рассмотреть бледное усталое лицо, впалые щёки и сильную небритость. Широкополая ковбойская шляпа надвинута на глаза, поля намокли и повисли вниз.
Снова участок темноты прячет человека. Дождь скрывает его шаги своей журчащей шумной песней, как скрывает все звуки большого города. Город уснул раньше времени. Уснул с надеждой на новый, сухой и погожий день, отдавая ночь проливному дождю.
Свет последнего в ряду фонаря провожает человека к арке, за которой начинается двор его дома. Когда-то это слово наполняло человека радостным предвкушением и он улыбался, входя в арку. Теперь это просто место. Пустое. Потому что только его.
Гулкий подъезд приветствует мужчину скрипами и лязгом старого лифта, но он всегда ходит пешком на третий этаж. Вот и сейчас он сразу идёт к лестнице, не подходя к почтовым ящикам. На полу остаются мокрые следы его остроносых ботинок и капли с макинтоша.
Третий этаж. Его дверь справа в углу. Десять лет назад, когда они только въехали в долгожданную собственную квартиру, она была очень довольна таким положением и планировкой их дома, а он был просто счастлив. Он купался в искорках её незамутнённой подлинной радости. Теперь это просто квартира. Его.
Два поворота ключа, потом ещё три. Шаг. Щелчок выключателя. Тусклая лампа освещает маленькую прихожую с полупустой вешалкой вдоль стены. На ней вперемешку висят летняя ветровка и зимний пуховик, а внизу на обувнице соседствуют кроссовки и зимние ботинки. Мужчина стягивает мокрый плащ, осматривает без всякого интереса. Мелькает мысль: «Нужно высушить». Держа плащ в руках, скидывает промокшую обувь и идёт в ванную.
Бесстрастное застывшее лицо несколько раз мелькает в зеркале над раковиной, пока он механически, почти через силу, чистит и вешает макинтош на плечики. Зачем так же, скупыми отработанными движениями, не проявляя эмоций, мужчина чистит ботинки и ставит их сушиться. Привычка – вторая натура.
Крохотная кухня, всего пять квадратов, встречает хозяина. Тёплый абажур согревает малюсенький столик у широкого подоконника. Одинокий табурет испуганно жмётся к батарее. Холодильник слишком велик для такого маленького помещения, а для этого человека и подавно. В стылом свете его пустующие недра напоминают пасть сказочной рыбы, где махом пропадали целые флотилии.
Ужин из полуфабрикатов. Горячий, питательный, но совершенно безвкусный. Чай, несладкий и чёрный. По привычке.
Его комната, маленькая и тёмная встречает холодом и запустением. В люстре осталась всего одна лампочка из пяти, но он не вкручивает новые. Здесь мало мебели: лишь небольшой диван, старый стул да узкий шкаф с покосившимися дверцами.