– Передам Отцам, что вы приняли их жертву. Живите теперь с этим. А меня ещё ждут в землях Мёртвых.
Миль вытащила бутыль из котомки и положила на землю свои инструменты.
В деревенском колодце она набрала воды и направилась в сторону горы. Всё-таки вспомнила, на её веку синяя лоза цвела уже пятый раз.
Краник
Татьяна Нырко @nyrkot
«Сегодня Феликса возили к доктору. Утром забрали, а вечером вернули.
Мама объяснила, что домашним котам подрезают краники, чтобы они не писали, где попало.
Я долго рассматривал Феликса, но так и не увидел никаких изменений. Может, меня тоже надо отвезти к врачу, чтобы я перестал писаться?
Ради мамы я готов на всё, лишь бы она снова любила меня».
С нетерпением слушаю запись на чужом телефоне. Мне нужна хоть какая-то информация об этом мальчике. Пока я знаю, что ему примерно пять-шесть и у него есть кот. Но этого слишком мало, чтобы делать выводы.
Надеюсь, следующие записи будут более информативными. Снова нажимаю на плей и получаю новый поток детских откровений.
«Феликсу плохо. Он не бегает, не ходит, просто лежит.
На моих руках почти зажили царапины от его острых когтей, а новых нет. Даже кот больше не играет со мной.
У мамы своя жизнь, свои игры. Я до них не дорос.
Каждый вечер к нам приходят гости. Чаще всего мужчины.
Раньше они приносили цветы и торты, а сейчас только бутылки. Сначала я радовался за маму, что ей весело, а теперь не радуюсь. Ей грустно. Она смеётся только по ночам за закрытой дверью, а по утрам ругается и плачет. Наверно, я во всём виноват. С гостями смешно, а со мной много проблем. Ещё и мокрые простыни по утрам прибавились. Мама говорит, что я – плохой мальчик. Я знаю это, но ничего не могу с собой сделать».
Я больше не могу слушать: внутри всё сжимается и переворачивается от боли и обиды за незнакомого ребёнка. Его тихий спокойный голос врезается в сердце сильнее громкого крика и слёз.
Дежурство выдалось тяжёлым, я буквально валюсь с ног. Уютная раскладушка так и манит прилечь, но нельзя: нужно слушать дальше. А вдруг я смогу чем-то помочь?
Присаживаюсь на старый деревянный стул и включаю очередную запись.
«Теперь я знаю, как больно шлёпают мокрые трусы. По попе звонко и щиплет долго, а по голове глухо и обидно. Мама впервые ударила меня. Наверно, берёт пример с гостей. Они бьют её, а она учится давать сдачу на мне. Или просто не надо писать в кровать?
Феликс уже ходит, как обычно. Наверно, краник зажил. Только со мной кот больше не играет. Ест и спит. Мама не ругает его: не за что. А я теперь писаюсь за двоих. Уже и днём. Когда обе пары шорт мокрые, я переодеваюсь в осенние штаны. В них жарко, но другой одежды нет. Шорты сохнут долго».
Тридцать секунд, пропитанных стыдом и болью.
Всего тридцать секунд длится запись, а мне от неё физически тяжело дышать. В горле застрял колючий ком, который не получается проглотить.
Пью воду и слушаю дальше.
«Я – взрослый! Сам стираю.
Мама сказала, что за свои поступки нужно отвечать. И исправлять их.
Не знал, что постельное бельё такое длинное и широкое. Мне мало рук, чтобы с ним справиться. Но я стараюсь! Я же мужик! Сам сделал, сам исправлю. Лишь бы маме было хорошо!»
Лучше бы я осталась ещё на одну смену, чем слушать эти откровения.
Голова горит в металлических тисках, солёные капли разъедают щёки, но я уже включаю следующую запись.
«Мама купила памперсы. Целую упаковку. Сказала, что дорого. Но новый матрас дороже. Старый пришлось выкинуть: он не успевает сохнуть.
Вечером удалось насмешить маму. Она сказала надеть памперс и танцевать перед гостями. Все смеялись, а мне было стыдно. Но если маме хорошо, то я потерплю».
Впереди всего три сообщения. Слушаю через силу и реву.
«Я ударил дядю Мишу в живот. Он первый ударил маму, а я его. Нечего руки распускать. Я мужик в этом доме. Я защищу свою маму!
Но потом дядя Миша врезал мне. Выбил второй молочный зуб. Одно хорошо: теперь не надо вырывать. У меня припух глаз и разбилась губа. А ещё я описался.
Дядя Миша сразу подобрел и рассмеялся. Назвал меня сыкуном и ушёл от нас.
Мама плакала и смеялась. Сказала, чтобы я так больше не делал, иначе мой краник сломается и будет всё время поливать».
Несчастный ребёнок. Невольно я представила на его месте своего пятилетнего сына. От слёз уже болела голова. Я не могла поверить, что всё услышанное – правда. Хоть каждый день через наше отделение проходит много горя, но детские истории всегда самые трогательные.
Предпоследнее сообщение было самым коротким.
«Я долго думал и решил, что все проблемы из-за моего краника.