– Ты должен подтвердить свою изменническую деятельность! Ты должен дать показания на Мусаева! Только чистосердечное признание может облегчить твою вину! А я обещаю, что вытащу тебя из этого говна, если сдашь Мусаева, – изменив обвинительный тон, игриво предложил он.
– Но я же предатель? – я продолжал ухмыляться. – Мне не должно быть пощады. Вас будет мучить совесть, если отпустите меня.
Видимо не поверив ушам, он сначала остолбенел. После засеменил ко мне и вкрадчиво проворковал:
– Тебя обманули, сбили с пути, разве не ясно! Ты… маленький предатель, – махнул он рукой, – мелкая сошка. Ты еще можешь исправиться, мы тебе поможем… – он победоносно развернулся к сотрудникам, мол, видите, как я его расколол. – Настоящий, большой предатель – это Мусаев. Ты все напишешь! Как получал деньги у армян за предоставленные им разведсведения. Как готовили покушение на… – он непроизвольно глянул в потолок, но, видимо, вовремя заткнулся. – Ну, это после… Мы все сами напишем, ты только подпишешь… – Геюшев, что сидишь как мулла на похоронах, сними с него наручники, принеси чай. В холодильнике котлеты, тоже принеси. Я сразу понял, что это заблудшая овца…
Скуластый встал, неуверенно подошел, держа в руке маленький ключик. Но, подумав, обернулся к начальнику:
– Может, не надо? Говорят, он опасный.
– Кто сказал? – Пузатый рявкнул.
– “Моряк”.
“Моряк” был псевдоним стукача, внедренного особистами в ЦВР.
– Ладно… – видно, Пузатый тоже засомневался. – Он котлеты и так сожрет…
“Сволочь ты, Геюшев!” – я тоскливо посмотрел на большие окна сталинки, полуоткрытый балкон на улицу. – “Подавись ты своими котлетами…”
– Ты молодец, – Пузатый решил ко мне еще больше подластиться, пока Геюшев за котлетами бегал. – Думаешь, мы не поняли, что ты женился на этой… армянке по заданию. По-нашему… заданию, – подумав, поправился. – Мы сами внедрили тебя в это змеиное гнездо Мусаева… Понимаешь, о чем я? – подмигнул он мне. – Ты… на нас работал! – радостно додумался.
– Но вы же сами сказали, что я убил Мамедова и Саламову, – я испытующе посмотрел.
Он нервно начал расхаживаться по комнате:
– Я сказал, я сказал… А я передумал! – он мерзко залыбился. – Думаешь, ты один у нас изменник родины? Ты давай подписывай, – кивнул он на чистые листы, которые аккуратно разложил передо мной “тихий” сотрудник, предварительно убрав со стола графин с водой. – Подписывай, мы все сами напишем. Сейчас у меня голова болит, – вкрадчиво добавил он.
– Не могу… – я тоже улыбнулся. – Это противозаконно. Бог знает, что вы там сочините.
Пузатый разозлился:
– Слушай ты, идиот! Того, что тебе инкриминирует, хуже нечего!.. Ты что, мне не доверяешь? – кажется, всерьез обиделся он.
Это уже из области шизофрении.
Зашел Геюшев с подносом и содержимое начал раскладывать на рабочем столе.
– Честно говоря, я тебе завидую, – чавкая, продолжил Пузатый. Он жрал котлеты, видимо забыв, что они вообще-то мне предназначались. – У меня соседка была армянка. Уфф!.. – он вожделенно закрыл глаза. – Так и не дала мне, сучка! Я и так перед ней, и сяк… А твоя какая была? В смысле, худенькая или в теле? Мне, главное…
Что было для него главное, я не узнал. Он подавился котлетой и начал противно кашлять, брызгая на Геюшева, который брезгливо отскочил в сторону.
У меня же, кажется, вся кровь прилила к лицу. Я вспомнил покрытое снегом надгробие Джулии, где она с изображения мраморной плиты печально смотрела на меня.
Букет лилий на могиле, запорошенный снегом…
В какое-то мгновение я уловил во взгляде Тихого тревогу. Но он не успел среагировать. В следующий миг Пузатый с треском распростерся на полу. С до крови разбитой мордой и сломанным носом.
Он был на голову ниже. Я, пристав, просто долбанул его головой.
Геюшев, задев железный поднос и с шумом уронив его, бросился на помощь. Чуточку развернувшись, я легко встретил его апперкотом в челюсть, разумеется, обоими кулаками, скрепленными воедино наручниками. Он упал, как подкошенный рядом с Пузатым. После я с каким-то остервенением начал топтать их как вредных насекомых.
Не знаю, почему я забыл про Тихого. Может, впал в состояние аффекта? Вдруг что-то вспыхнуло в голове. От болевого шока в глазах потемнело. Это он долбанул мне по башке сзади чем-то тяжелым, наверно графином. Думаю, тоже стесняясь…
Я потерял сознание…
Глава VII
…Оно возвращалось из черного безмолвия, в котором я продолжительное время находился, промежутками. Помню Пузатого, наклонившегося и непрерывно что-то орущего и матерившегося. Иногда он шлепал меня по щеке, то ли пытаясь привести в чувство, то ли нанося побои. В комнате с грязным низким потолком, где я лежал, тусклый свет от единственной лампы, торчащей, кажется, аж перед моим носом, освещал темные пятна под глазами окосевшего от злости гнома и белый пластырь на его переносице.