Второго искали дольше. Ходоки прочесали
все село и уже было отчаялись, но случайно
встреченный малец, узнав кого они ищут, сказал,
что дядя Семен пошел с лопатой в сторону бывшей
МТС. Недоумевая, там давно все растащили на
металлолом до последнего болта, ходоки
отправились туда же. Второго кума они нашли
вспотевшего, с лопатой в руках около небольшой
ямы, на дне которой вырисовывался контур заднего
моста трактора. Остановились на краю.
- Смотри, - сказал один другому, - как с
него пот течет.
Кум испуганно выпрямился, инстиктивно
заслонив телом полуприсыпанную железяку.
- Чего надо?
Ходоки вопрос проигнорировали.
- На сотню килограмм потянет, сказал тот,
который потолще, зато и повыше...
- Та, ни, это ХТЗ, две сотни точно, -
поправил худой и низкий, с торчащими патлами на
голове и маленькими круглыми глазами, здорово
напоминавший огородное пугало.
- Думаешь, - засомневался толстый и
высокий.
- Точно тебе говорю.
- Я откопал и делиться ни с кем не
собираюсь, - буркнул второй кум.
- Ты что, Семен, мы уважаем кума
президента, - заверил первый.
- Чего тогда приперлись?
Ходоки объяснили ситуацию.
- Не пойду.
- Чего? - воскликнули хором ходоки.
- Я государственные дела решать, а вы тут
это прихватизируете.
- Так мы же с тобой пойдем.
- А потом?
Ходоки смущенно перетаптывались.
- За кого ты нас имеешь, - не совсем
искренне ответил первый.
- За тех самых, - с нажимом сказал
Семен, - сами бы пошли и рассказали президенту.
- Не, мы не можем, мы люди маленькие, а ты
кум президента.
Премьер-министр обещал бутылку
поставить, - съимпровизировал второй ходок.
Первый посмотрел на него удивленно, но
промолчал.
- Так бы сразу сказали, - выразил Семен
понимание ситуации. - Погодите немного, я жену
приведу покараулить.
- О какой бутылке ты говоришь? - спросил
толстый, когда Семен скрылся за ближней хатой.
- Не кипятись, иначе его отсюда не уведешь,
а с бабой всегда легче договориться.
Шокирующую новость Лаврентий Петрович
выслушал внешне спокойно, как и подобает
мужчине. Ни слова не говоря, он молча собрался и
прошествовал один, без охраны на место
трагического события, не думая, что это может
быть ловушкой и там его ждет террорист-смертник.
3
Заседание президентского совета состоялось в
тот же день. Оно было кратким. Отдали должное
мужеству президента. Версию о нечистой силе
отбросили сразу. Террористический акт - это
однозначно. Против нашей демократии и
независимости. "Врагов надо найти и сурово
покарать, - сказал президент. Присутствующие
одобрительно загудели. Надо укреплять наше
молодое государство. Для этого мы создадим,
продолжил президент, Совет национальной защиты
и обороны, службу безопасности, службу
внутренней и внешней разведки, а, если
понадобится и федеральное бюро расследований".
Ликвидировать последствия вражеской
вылазки поручили премьер-министру, контроль за
исполнением куму номер один. На следующий день
правительство в полном составе, вооружившись
тряпками, скребками и банками с краской, явилась
к монументу. Работа кипела до темноты.
Первый кум как ястреб следил за тем, чтобы
никто не отлынивал. К заходу солнца монумент
блестел, как новый.
Справедливость восторжествовала.
4
Лаврентий Петрович уже который час
ворочается в кровати, пытаясь уснуть. Он то
впадает в полузабытье, и тогда перед ним
возникают череда странных, фантасмагорических
образов, то вновь просыпается. Лежа с открытыми
глазами, он пытается отделить реальность от
сновидений, вновь впадает в беспамятство. Он
видит себя стоящим у монумента, сияющего
девственно чистой краской. Вокруг застыла в
безмолвии чудная мочалкинская ночь с ее
непередаваемыми запахами. Он отрывает глаза от
монумента и оборачивается. Душа благостна и
умиротворена. Над хатами переливаются в
мерцающем свете звезд серо-голубоватые дымки.
"Процесс идет, - думает он, - и никакая вражья
сила не сможет его остановить.
Наш продукт бессмертен." Легкий ветерок
доносит до боли знакомый и родной запах. Он
глубоко вдыхает его, желудок отзывается спазмом.
Лаврентий Петрович мужественно переносит
приступ, спустя несколько десятков секунд боль
отпускает и он медленно поворачивается обратно. В
это время небольшое облачко закрывает
выщербленный диск луны, блестящая поверхность
монумента темнеет на фоне звездного неба. Он
пристально всматривается в него, потом переводит
взгляд на проплывающее облако.
Оно вот-вот пройдет мимо. Наконец
показывается краешек ночного светила, затем весь
его тонкий серп. Поверхность монумента вновь
светлеет. Но что это? Он делает несколько шагов
вперед. Колени подгибаются. На поверхности
монумента четко виднеются контуры той части
человеческого тела, о которой не принято говорить
в интеллигентном обществе и напоминание о
которой его верные соратники так тщательно
соскребли буквально несколько часов назад.
"Нет", - кричит Лаврентий Петрович. Он
легким движением запрыгивает на монумент и
закрывает рисунок своим телом. Линии рисунка
начинают жечь одежду. Жар достигает кожи, он все
сильнее и сильнее, уже чувствуется запах горящей
плоти. Он пытается оторваться от поверхности, но
ничего не получается, какая - то сила намертво
прикрепила его.
Он чувствует как отдельные линии рисунка
вгрызаются в его плоть, проходят насквозь,
выступая уже с противоположной стороны. Вокруг
монумента снуют какие-то тени с козлиными
головами, ему кажется, что он узнает их. Это
правительство Мочалок в полном составе пришло
поглазеть на его мучения. Они о чем-то тихо
переговариваются между собой.
Их приглушенные голоса звучат внутри него,
в них нет ни капли сочувствия.
"Боже милосердный, возьми меня, наконец, к
себе," - молит Лаврентий Петрович, но
всевышний не слышит его, зато соратники
осуждающе качают козлиными головами.
"Негоже тебе, грешник, молить о
снисхождении, - шепчет первый кум. - Ты
должен выдержать до конца. Всевышний выбрал
тебя, как наиболее достойного, это награда."
"Могу тебе ее отдать", - возражает
Лаврентий Петрович.
"Недостоин я, недостоин... - первый кум в
смирении наклоняет голову и теперь его не
различишь среди других козлиных голов.
"Но почему эта ужасная Ж..., -
сопротивляется из последних сил Лаврентий
Петрович, - если мне суждено принять
мученическую смерть за демократию, за народ,
хочу как Иисус. На кресте."
"У каждого Христа своя Голгофа, -
объясняет Аркаша, - ты всю жизнь был жопой."
При этом его козлиная физиономия оскаляется в
ужасной ухмылке.