— Восстань теперь, великий монарх, Отечества нашего отец! Восстань теперь и воззри на любезное изобретение свое! — то среди общих слез восторга граф Разумовский вызвал улыбку окружающих, сказав им потихоньку:
— Чего вин его кличе? Як встане, всем нам достанется.
Однажды в Сенате Разумовский отказался подписать решение, которое считал несправедливым.
— Государыня желает, чтоб дело было решено таким образом, — объявили ему сенаторы.
— Когда так, не смею ослушаться, — сказал Разумовский, взял бумагу, перевернул ее верхом вниз и подписал свое имя…
Поступок этот был, разумеется, немедленно доведен до сведения императрицы, которая потребовала от графа Кирилла Григорьевича объяснений.
— Я исполнил вашу волю, — отвечал он. — Но так как дело, по моему мнению, неправое и товарищи мои покривили совестью, то я почел нужным криво подписать свое имя.
Дальний родственник фаворита императрицы Елизаветы Петровны Разумовского М.В. Гудович, почти постоянно проживавший у него и старавшийся всячески вкрасться в доверие, гулял с ним как-то по его имению. Проходя мимо только что отстроенного дома графского управляющего, Гудович заметил, что пора бы сменить его, потому что он вор и отстроил дом на графские деньги.
— Нет, брат, — возразил Разумовский, — этому осталось только крышу крыть, а другого возьмешь, тот станет весь дом сызнова строить.
Литератор Ермил Иванович Костров страдал перемежающейся лихорадкой.
— Странное дело, — заметил он историку и писателю Николаю Михайловичу Карамзину, — пил я, кажется, все горячее, а умираю от озноба.
Графиня Браницкая заметила, что Екатерина II нюхает табак левой рукой.
— Как царь-баба, я часто даю целовать руку и нахожу непристойным душить всех табаком, — объяснила ей Екатерина II.
В одной из комнат великолепного дворца генерал-фельдмаршала Петра Александровича Румянцева-Задунайского, вельможи двора Екатерины II, стояли дубовые, грубо отесанные стулья.
У него часто спрашивали о причине удивительной смеси дворцового великолепия с простотою. Знаменитый полководец на это отвечал:
— Если пышные комнаты заставляют меня забыться и подумать, что я возвышаюсь над окружающим меня, то эти дубовые стулья напоминают мне, что я такой же человек, как и все.
Румянцев-Задунайский в силу различных причин находился вдалеке от своей супруги, которая, будучи сама примером супружеского постоянства, знала о его неверности. По случаю какого-то праздника она с адъютантом фельдмаршала послала ему подарки, а также несколько кусков ткани для платья его возлюбленной. Румянцев, получив подарки от преданной ему супруги, не преминул сказать:
— Она человек придворный, а я — солдат. Но право же, батюшка, если бы знал ее любовника, тоже послал бы ему подарки.
Однажды в застолье, в присутствии императрицы Екатерины II, под воздействием крепких напитков граф Орлов стал хвастаться о своем огромном влиянии на гвардию и в заключение заявил:
— Мне нужен всего месяц, чтобы подготовить новый переворот!
Воцарилось гробовое молчание. Екатерина побледнела. Лишь присутствовавший при этом граф Кирилл Григорьевич Разумовский спокойно возразил:
— Такое возможно, но мы бы повесили тебя, мой друг, за неделю до этого!
Однажды придворный вельможа, заметив у Ломоносова маленькую дыру в кафтане, из которой выглядывала рубаха, ехидно спросил:
— Ученость, сударь, выглядывает оттуда?
— Нисколько, — ответил Ломоносов. — Глупость заглядывает туда.
Как-то, встретившись с Ломоносовым, один из придворных сановников спросил:
— Скажите, уважаемый, почему вас принимают в царском дворце? У вас, наверное, были знатные предки?
— Для меня предки не обязательны, — ответил Ломоносов. — Я сам знатный предок.
Оказавшись в кругу петербургских академиков, среди которых находился и Ломоносов, молодой и хвастливый князь решил напомнить, что и он «величина».
— А вот я Рюрикович! Мое генеалогическое древо уходит корнями к Владимиру Красное Солнышко. А вот ты, Михайло, сын Васильев, способен что-нибудь подобное сказать о своих предках?
— Увы, нет, — с грустью ответил Ломоносов, — Дело в том, что все метрические записи нашего рода пропали во время Всемирного потопа.