Бух, бух, бух.
Страх парализовал меня. А глухой звук повторился. Бух, бух, бух. Да это же шаги, кто-то топает наверху! Шаги тяжелые, мужские, и раздаются они с верхней площадки лестницы.
Пускай я понимала, что такое невозможно, но все же решила поначалу: «Это Лайль нашел нас. Он явился за нами, он здесь!».
И снова бух, бух, бух. Я вскочила на ноги. Боже милосердный, если это не мой муж, тогда кто?! Кто-то – неизвестно кто – топал наверху, там, где мой маленький мальчик, а меня, его матери, рядом с ним нет. Я взбежала по лестнице с пледом через плечо, точно шотландский горец, но едва достигла верхней площадки, как сразу поняла, что там никого нет. Ведь присутствие другого человека поблизости от тебя всегда ощущаешь кожей. А я знала, что я здесь одна.
Такой дикий ужас обуял меня, что никакими словами не описать. В череп будто вонзились тысячи иголок; руки затряслись так, что пришлось их крепко сжать, иначе дрожь не унималась. «Ну вот, – подумала я, – теперь все ясно. Разум покидает меня».
Из-за двери Стэнли не доносилось ни звука. Наверное, заснул. Я отодвинула засов и спросила в приоткрытую дверь:
– Ты сейчас здесь бегал?
– Нет, мама. – Он сидел съежившись на полу перед дверью с большим пальцем во рту.
– Надеюсь, ты не станешь лгать мне.
– Да нет же. Я сидел здесь. Я сильно испугался.
Он протянул ко мне ручонки, и я тут же бросилась к нему. Лицо его горело и было мокро от слез, а вскоре и я заплакала. Когда он был совсем маленький, я обычно целыми днями лежала с ним на руках, пела ему песенки и беспрестанно целовала его личико. Я поняла тогда, что раз я ему мать, то должна быть для него всем на свете, что мы двое образуем собственную маленькую республику любви и доброты, куда заказан вход посторонним. Расстояние между нами возникло, когда он дорос до брюк, ему остригли его миленькие детские локоны и он – как и полагается мальчикам – потянулся к отцу и стал больше папиным сыном, чем моим.
– Все хорошо, – сказала я. – А теперь марш в постель.
Но он крепко вцепился в меня и не желал отпускать.
– Мне здесь не нравится, здесь страшно.
Что на это сказал бы ему Лайль? Известно что: «Будь мужчиной, Стэнли!» В другие времена я тоже бы так сказала, но сейчас прошептала ему:
– Утро вечера мудренее. Ты увидишь завтра, что здесь не так уж плохо.
– Мама, ну пожалуйста. Не уходи.
– И не уйду. – В самом деле, я совершенно выбилась из сил, к тому же меня страшно напугало недавнее происшествие. «Я не могу позволить себе сойти с ума, – подумала я. – Я просто не имею на это права».
Я натянула ночную рубашку и помогла Стэнли надеть его. На сей раз он смиренно подчинился. Мы вдвоем забрались в тесную детскую кроватку, и, хотя я сначала заколебалась, стоит ли укрываться тяжелыми влажными одеялами, в которых мало ли какие паразиты, холод взял свое. Стэнли сначала всхлипывал и беспокойно ворочался, но вскоре пригрелся и затих у меня под боком. А я лежала без сна, слушая его дыхание, и думала, насколько же меньше хлопот доставляет спящий ребенок и проще любить его.
Но иногда спящие дети тоже доставляют уйму неприятностей.
Мне снилось, что я снова в Скарборо и сижу на террасе, а Стэнли бегает по песку у берега. Солнце уже садится, до горизонта окрашивая море розовым плавленым золотом. При всей благости этой картинки неодолимее всего зачаровывало не столько само место, сколько разлитое в нем чувство: радужные мечты о будущем, каковые, как я думала, естественным ходом вещей развеиваются вместе с порой нежного девичества, чтобы никогда больше не проблеснуть в тенетах брака. Больше всего в этом сне о Скарборо меня радовало упоительное сознание, что мое будущее еще не предопределено и расстилается передо мной белым листом, на котором мне только предстоит начертать свою судьбу, и от этого еще больше хотелось жить. В первые две недели, проведенные вдали от Лайля, я пребывала в убеждении, что все худшее осталось позади и теперь, когда мы скрылись от него, наши дни будут такими же, как когда-то в Скарборо: долгими и беззаботными, озаренными ласковым предвечерним солнцем. Но во сне я держала в руке листок розовой бумаги, на котором рукой сестры было написано:
Нечего строить из себя такую уж безвинную жертву.
Могла бы и получше стараться.
А я умываю руки.
Подняв глаза от листка, я увидела, что море стало свинцово-серым и катит свои волны на берег. Я в панике заозиралась, но Стэнли нигде не увидела, и, прежде чем ринулась искать его, морские воды настигли меня и ожгли щиколотки ледяным холодом, а потом поднимались все выше, пока я металась и заплеталась в облепивших ноги юбках, до костей промокшая, беззвучно крича и высматривая драгоценную сердцу белокурую головку, но уже зная, что навеки потеряла своего малыша.