Я схватила Стэнли за руку, прикинувшись, что хочу поддержать его, чтобы не оступился.
– А здесь кто-то побывал, – сказала я, стараясь, чтобы голос излучал спокойствие и беспечность, хотя сердце бешено колотилось в груди, а в ушах стучала кровь.
У подножия лестницы я украдкой бросила взгляд в гостиную и снова увидела на плитках пола темные пятна высохших лужиц там, где побросала свою одежду: она тоже исчезла. Престранное чувство пронзило меня, все тело бросило в жар и тут же в леденящий холод, я одновременно вспотела и задрожала. Кто-то побывал в доме и без моего ведома ходил по этим комнатам. Чья-то неведомая рука выжала мои промокшие чулки; чужак вывернул наизнанку фланелевые панталоны, совсем недавно прилегавшие к моей голой коже! Эти жалкие пожитки, напоминание о самой жуткой ночи в моей жизни, – вот все, что у меня осталось! И их трогали чужие руки, перекладывали, обыскивали, выворачивали!
Я не могла вздохнуть и была уже на грани обморока, когда открылась задняя дверь и вошла женщина средних лет с ведром в руках. На ее круглом лице застыло выражение усталого недовольства, и я сразу поняла, кто прибрал оставленные мною вещи. Выражение ее лица ничуть не изменилось, когда она увидела меня, хотя моего мальчика разглядывала с удивлением.
– Доброе утро, – поздоровалась я. И, взяв Стэнли за плечи, выдвинула его перед собой, но вопреки моему маневру она, боюсь, успела заметить, как бесформенно обвисло под сорочкой мое тело. Она не поздоровалась в ответ, а только поставила на пол ведро и уставилась на меня, как будто ждала каких-то слов.
В конце концов она проворчала:
– Так это вы развели здесь свинарник?
– Я миссис Лайль, – заговорила я уверенно, старательно удерживая на лице широкую улыбку. – А это мой сын Стэнли.
Она метнула в моего мальчика острый, понимающий взгляд и слегка кивнула.
– Вы были наверху? – спросила я.
– А то как же, и уж насмотрелась, чего вы там натворили.
Я крепче сжала плечи сына.
– Такого больше не повторится, – сказала я.
Лайль рассказывал мне, что, когда в возрасте Стэнли нечаянно мочился в постель, его наказывали поркой и издевательствами. И я еще тогда подумала, что есть другие способы держать ребенка в повиновении, нежели прилюдно срамить его, – при условии что к нему вообще следует проявлять подобную жесткость.
– Ну и ладушки, – сказала она. – Я миссис Фаррер, приборкой тут занимаюсь. Надолго вас не обеспокою.
– Как же это? – промямлила я. – Здесь что, не будет экономки, горничной и гувернантки?
Миссис Фаррер, казалось, сейчас рассмеется мне в лицо.
– И на всех них одна эта комнатушка?
Я так опешила, что лишилась дара речи. Никогда в жизни я не опускалась до обязанностей домработницы! То было занятие для жен мелких клерков, женщин низкого достатка, довольствующихся взятой напрокат меблировкой, но не лишенных кое-каких претензий. О чем только думал мой отец? Прежде чем я опомнилась, слезы подступили к моим глазам, и так обильно, что застили мне зрение. Еще чуть-чуть – и я зарыдала бы в три ручья, а пока силилась взять себя в руки, предательская краснота уже проступала на моей шее, и я не могла скрыть ее, как и унять дергающуюся жилку на щеке.
– Мистер Стэнли передал вам сухую одежду, – помолчав, сказала миссис Фаррер уже мягче. – Здесь еще молоко с хлебом для мальчика, а чаю пейте сколько душе угодно. Это он так сказал.
Я молча кивнула, и слезы потоками хлынули из моих глаз. Одна капнула мне на руку возле самого уха Стэнли, но он даже не заметил.
– Да не стойте, – сказала миссис Фаррер. – У меня дел полон рот. А вы ступайте и покормите мальчонку.
Кухней служила каморка в задней части дома, обставленная так же незатейливо и просто, как и другие комнаты, и все же она чем-то неуловимо отличалась от них. Если лестничная клетка отталкивала своей мрачностью, то кухонька вся излучала гостеприимство и сейчас же вызвала у меня прилив такого же умиротворения, какое снизошло на меня под утро. Должно быть, здесь обитал заботливый друг, кому все эти кастрюльки, баночки и книжки служили горячо любимыми компаньонами, кто за этим широким выщербленным столом предложил бы вам горячее питье и добрый совет в придачу. Пока Стэнли ел размоченный в молоке хлеб, я сидела подле него в молчании, уткнувшись остановившимся взглядом в свою чашку чая, и старалась припомнить, что знаю о Твейтах. Они приходились родней моей бабушке, размышляла я, и в памяти всплыло мимолетное воспоминание о чем-то с ними связанном, не то чтобы несколько неприличном, а, скорее, постыдном, как будто они в чем-то повели себя не совсем так, как того требовало их положение. Но воспоминание тут же ускользнуло от меня. Тогда я встала и отправилась на поиски миссис Фаррер.