Через полчаса в доме все спали, кроме выставленных в отрезвляющую прохладу ночи и мэтра Арно, прислушивающегося к их шепоту.
-Да ты чего так взъелся, брат?! - Бернар уже отошел от упоения дракой, и голос его полнился обидой и удивлением.
- А то! Тебе что, девок мало? Ползамка уж осчастливил! И как только успеваешь! - Гильем не утешал и не извинялся, он совершенно искренне негодовал.
-А так и успеваю! - буркнул Бернар. - Тебе-то что! Завидно, что ли?..
-Так зачем брать подлостью, если то же самое тебе отдадут с радостью?!
-То же самое, понимал бы чего! - И Бернар ухмыльнулся. И тут же, прикоснувшись к кровоточащей губе, зашипел: - Как я петь теперь буду?
-Мой друг не мог измыслить такую мерзость. - Гильем шмыгнул разбитым носом.
-Ох, ну давай, умори меня проповедью! - Но в голосе Бернара уже явственно послышалось раскаяние, - грешен, каюсь! Mea culpa, mea maxima culpa! - И он ударил себя кулаком в грудь.
-Брось дурачиться! - Сердито ответил Гильем. - Ты меня очень напугал.
-Да ладно тебе, - неожиданно грустно сказал Бернар, - неужто ты думаешь, что я способен сотворить такое в действительности? Что я, живодер какой, что ли? Помиримся, брат? - И он протянул Гильему руку.
Жоглары пожали друг другу руки, а потом и обнялись. Какое-то время они стояли молча; первым подал голос Бернар.
-Слушай, Гильем, а ведь холодно...
-Да уж, ноги совсем застыли.
-А все ты...
-Что?!
-Да я шучу! А давай споем.
-Ага. И спляшем, а то я окоченел, что твой петух на леднике.
И замерзшие жоглары, подпрыгивая и потирая озябшие руки, не сговариваясь, запели рассветную песню:
Страж бессонный прокричал:
Просыпайтесь! Час настал!
Солнца
Свет на землю льется
И супруг вот-вот вернется!..
-Да ты никак фальшивишь, брат Бернар? - стуча зубами, съехидничал Гильем.
-Сам ты фальшивишь и зубами не в такт стучишь! - не менее ядовито ответил Бернар.
-Вот я вас сейчас, греховодники! - Рявкнул, выглянув из окна мэтр Арно. - Мало вам!
Пение умолкло. Жоглары продолжали мерзнуть молча. Наконец, Бернар снова заговорил.
-Гильем, иди сюда, здесь трава, все теплее, чем на камне стоять.
Теперь они стояли совсем рядом, переминаясь с ноги на ногу; парок, вырывавшийся из их ртов, смешивался в одно белесое облачко. Было тихо, позади темной громадой высился замок.
-Мэтр Пегильян говорил, на весенние праздники звано много гостей, значит, и мы понадобимся, - мечтательно проговорил Гильем.
-Ага. Когда мэтры всех усыпят, нас как раз выпустят... - недовольно буркнул Бернар. - Чего тут сидеть, ни славы, ни заработка. Слушай, а давай уйдем вместе? Ты да я.
-Ты серьезно? - Удивился Гильем.
-А почему нет? Или я тебе в спутники не гожусь? - Обиделся собеседник.
-Не в этом дело. Просто мне всегда казалось, что ты предпочитаешь петь один, да и рано нам пока.
-Чего ж тебе не хватает? - Теперь удивился Бернар. - Риторику с грамматикой освоил, мэтр Кайрель тобой не нахвалится, трюки разучил. А остальному только опыт научит.
-Согласен. Но к чему идти за тридевять земель, чтобы опозориться? Лучше уж набить первые шишки здесь, как-то привычнее.
-И то верно. Но ты все-таки подумай. Было бы славно.
-А ну, замолчите! И вот трещат, как торговки на рынке... ступайте в дом, нет от вас житья! - Высунувшись в окно, скомандовал мэтр Арно. Обрадованные таким оборотом, друзья шмыгнули в незапертую дверь, ощупью пробрались к своим тюфякам, дрожа и лязгая зубами, натянули одеяла и почти мгновенно уснули. Они давно уже спали рядом, и случалось, что зябкий Гильем перетягивал на себя покрывало Бернара, а тот, разметавшись во сне, мог с размаху заехать соседу тяжелой ладонью по лицу. В комнате воцарились тишина и тьма.
Свет падает тяжелыми каплями, и, стекая по ее лицу, оставляет влажные, маслянистые полосы. Тьма кладет ей на плечи бархатные лапы, дышит тихим рычанием в ухо, щекочет босые ноги. Жарко.
-Тибор... - он выпускает ее имя из воспаленного рта и тут же со свистом втягивает в себя воздух, ловя его, не давая улететь на волю. Душно.
Он смотрит, не мигая. Глаза ее пусты: слишком много бушует в ней, не вместить двум черным блюдцам. Они перевернуты донцем вверх, глянцевые, непроницаемые. Жарко. Душно. Он знает, что это такое. Это страх исходит от нее плотными волнами, обволакивая его, раздражая ноздри. Страх.
На полу томятся тени, ползают непойманные взгляды. Волосы Тибор рассыпаются сотнями черных скрученных лепестков, губы растекаются багровой сургучной печатью. Он наклоняется к ней... на вкус она, как сердцевина заката, как забродивший гранатовый сок. А боль ее - жесткая и терпкая. Гранатовая кожура.
Он заслоняет ее собою от тяжелых капель света. Серый паук, что-то невнятно шепча, наполняет бадейку соленым стеклом - это ее слезы - и, пошатываясь от тяжести, тащит добычу в свой темный угол. Там он разобьет холодный слиток, рассыплет хрусткие крупицы по полу, и каждый вечер будет вставать на этот коврик всеми шестью коленями, молясь за души чернотелых мух, сгинувших в его паутине.