Когда на мостик доложили, что швартовы закреплены и сходни поданы, Комлев с каким-то ободряющим облегчением увидел, что на причале, все еще охраняемом солдатами, уже выстроилась очередь пассажиров. Значит, жизнь входила в привычное русло, хотя в рейс они все равно пойдут в сопровождении взвода солдат на борту. Война еще не закончена.
Он уже собирался спускаться с мостика, когда увидел на причале стоящую отдельно от всех страшно знакомую женскую фигурку. Неужели Нанди? Комлеву на секунду стало жарко, хотя утро сегодня было вполне прохладным. Не его ли она пришла встретить? Он даже немного приосанился и поправил фуражку. Сомнения окончательно рассеял Оливейра, который сейчас стоял в самом низу трапа, и его толстоватые губы дравида, несмотря на португальскую примесь в крови, раздвигала донжуанская улыбка.
— Старпом, к вам одна исключительно привлекательная молодая особа, которая…
— Ладно, иду. Не трудитесь продолжать, — с обманчивой суровостью, скрывающей смущение, сказал вполголоса Комлев, сбегая по трапу вниз. Все-таки приятно, что тебя ждут. Пусть даже и в другой стране, и даже на другом континенте. Тем более, что в его собственной стране его давно уже не ждали на причале. По крайней мере, такой случай припомнить ему было трудно.
Полк, к которому был прикомандирован Мфумо, придвинулся теперь к реке Мфолонго намного ниже столицы. Река угадывалась по густым, ярко-зеленым зарослям в трех километрах от деревни, где стоял полк. Здесь же зелень была жухлая, как всегда в конце сухого сезона, многие деревья вообще стояли почти голые, а трава выгорела почти до белизны.
Мфумо уже много лет не видел во сне отца, и вот этой ночью ему приснилось, что какой-то человек с неясным, почти неразличимым лицом вызвался отвести его туда, где якобы все эти годы жил его отец. Они долго шли по какому-то мрачноватому лесу, время было похоже на сумерки, и в лесу не было слышно птиц, не мелькали насекомые, не резвились в вышине деревьев обезьяны, и даже листва не шелестела в полной и какой-то зловещей тишине.
Они подошли к холму, поросшему кустарником и корявыми деревцами; у его подножия виднелась вырытая в холме пещера с неровным квадратным входом. В ней было темно, и Мфумо вспомнил присловье, что ночь сначала наступает в доме (если эту пещеру можно было сравнить с ним). И вот из пещеры вышел его отец, с какой-то странной улыбкой на лице, и взглядом как бы приглашал его внутрь. А его провожатый к этому времени исчез, будто его и не было. Мфумо почему-то в пещеру входить не хотелось, но ему показалось, что там, в темном нутре ее, мелькнуло и лицо его матери. И вдруг Мфумо словно осенило: да это же вход в то место, где обитают духи мертвых! И как ему теперь выбраться самому из этого проклятого леса? Мфумо проснулся, когда было еще темно, и долго лежал в каком-то растерянном оцепенении, прежде чем собрался с силами встать.
Через пару часов, после незатейливого армейского завтрака, он сидел в отведенной ему хижине и в последний раз просматривал свою последнюю корреспонденцию. Он вчера сумел послать кое-что в ту самую газету, в которой он работал еще во времена Тванги и которая была закрыта как оппозиционная, когда он уступил президентское кресло после неудачных для себя выборов. Хорошо еще, что самому Тванге удалось тогда унести ноги. Теперь газета была открыта снова, и это был хороший знак, дающий кое-какие надежды.
Последний его материал в газету был сдержанно оптимистичным. Он считал, что если мятежникам не удалось взять столицу, им теперь придется с боями отступать, пока они не окажутся все в своей Озерной провинции, где смогут рассчитывать на поддержку местного населения. А центральной власти придется примириться с тем, что на какое-то время, если не навсегда, сепаратисты будут править в этой провинции. А в других провинциях Бонгу, скорее всего, будут происходить выступления отдельных племен как против правительства в Лолингве, так и против своих ближайших соседей, с целью передела спорных территорий и сведения старых, еще доколониальных счетов.