Дядя Миша имел собственный блок в одном из старых домов, на первом этаже он принимал, на втором и третьем – жил. Меня там уже знали, так что пустили без вопросов, я прошел через разделенный перегородками на кабинки зал и поднялся наверх по старой, дребезжащей лестнице и…
А это еще что…
– Михаил Борисович…
– А… здравствуй, Санечка.
Михаил Борисович… короче, я просто не ожидал такого. Гришман был домоседом, он за пределы Брайтона-то выбирался несколько раз в год. А сейчас – он был в сером, не по погоде жарком, костюме, с кепкой на голове, и у него было два… нет, похоже, что три чемодана.
– Михаил Борисович…
– Проводишь меня до вокзала?
– Да, конечно, – на автомате сказал я, – а…
– В дороге поговорим… Санечка.
Михаил Борисович… взял один чемодан, а я – два. И мы пошли на выход, но почему-то не через фирму, а боковой, выходящий на пожарную лестницу. Я, кстати, говорил Гришману заделать его, но он только смеялся и отмахивался.
В узком проулке между домами стоял автомобиль Гришмана, ухоженный и вылизанный до блеска, S600L в сто сороковом кузове. Тот самый, из девяностых. Стоил он сейчас даже в идеальном состоянии десятку, не больше… в США машины дешевеют очень быстро, так как ремонт дорог, и проще купить новую машину, чем заниматься ремонтом старой. Но Гришман держал машину как память и вкладывался в нее… «Мерседес» был как новенький.
– Клади сюда, Сашенька…
Я открыл дверь – и Гришман выкатился на улицу.
– Михаил Борисович… может, я поведу.
– А давай…
Гришман перебрался на пассажирское… дверь захлопнулась и моментально отсекла все звуки. Все-таки «Мерседес» есть «Мерседес».
Я тронул машину с места.
– Хороша, а?!
– Красавица… ты куда?
– На вокзал…
– Какой вокзал, в ДжФК давай… – засмеялся Гришман.
«Мерседес» плыл по асфальту… я вел осторожно – хотя подвеска могла выдержать и намного больше…
– По твоему делу, Сашенька. Я договорился, документы заберешь готовые у Димы. Денег не плати, я ему уже заплатил. Дима тебя не подведет…
– Понимаю… простите, Михаил Борисович… а вы…
– На Родину я, Сашенька. На Родину…
– А…
– Навестить хочу… Ташкент по ночам снится.
– Понимаю…
– А тебе Москва? Не снится?
Я пожал плечами.
– Да нет…
Мне на самом деле не снилась Москва. Почему-то не снилась. Как отрезало.
– А зря… Очень зря, Сашенька…
Я притормозил… пробка. Начинается.
– Михаил Борисович… вы же знаете, у меня – обстоятельства. Нельзя мне в Москву. Никак нельзя.
– Ну, тогда во Францию поезжай. Где служил… вспомни старое, тряхни стариной.
– Работа, Михаил Борисович… – сказал я и понял, что что-то не так. Гришман напряженно смотрел в стекло… старика что-то напрягало и напрягало серьезно. Машина снова набрала ход, и я поинтересовался:
– Случилось что, Михаил Борисович…
– Случилось, Сашенька. Случилось.
Я вдруг понял, что. Гришман болен. И поездка эта в родные места – скорее всего…
– Сколько? – спросил я.
– Да кто его знает…
– Врачи что говорят?
Гришман вдруг недоуменно уставился на меня.
– Саша, ты чего.
– Извините, Михаил Борисович…
– Ты подумал, что у меня…
И тут Гришман сделал то, чего я никак от него не ожидал. Он… рассмеялся.
ДжФК стоял на своем месте, вместе с его гулким неудобным терминалом, тесными парковками и разбитым асфальтом. Я оставил «мерс» на парковке, собрался выйти за чемоданами, и тут Гришман остановил меня:
– Подожди, Саша…
…
– Ты подумал, что я болен, так?
– Ну…
– Я здоров. Только обследование проходил.
Я ничего не сказал, потому что не знал, что сказать.
– Но вот из страны надо уезжать. И как можно быстрее. Пока выпускают…
Следующие десять минут я слушал и при этом чувствовал, как у меня медленно, но верно встают дыбом волосы…
– Я старый еврей, Саша… – сказал Гришман, глядя в лобовое стекло, – повидал много. И плохого, и хорошего. И когда плохого ждать, я знаю…
…
– Есть мальчик… знакомый. Не буду говорить, кто и где… ни к чему это. Он мне вчера сказал – дядя Миша, уезжать надо. Вот-вот начнется. Совсем скоро.