Кто-то сидел рядом с кроватью и пел заунывную нескончаемую песню. И так голова болит, а тут ещё и воют. Периодически меня брала за руку та женщина, которую я видела в первый день. Боже, как она воняет! Но вроде любит обладательницу этого тела, периодически целует тонкие пальчики и плачет.
Из услышанного, пока меня целовали и причитали, я выделила главное – есть минимум один человек, который меня любит. А таких не так много, людей, которые любят тебя просто так много лет и ничего не требуют взамен.
Поэтому сделаем первую попытку получить побольше информации, голова ясная, но если что, можно сымитировать обморок.
– Нянюшка...
– Милица, солнышко моё! Родная, свет очей моих! Наконец, в себя пришла!
– Больно. Воды. Попить мне дай...
Я послушно отпила воды, противный какой-то привкус. Но вроде отравить не должны, женщина же так хлопочет, и глаза добрые. Отпила ещё немного, пришло понимание: это вода с вином (типа для обеззараживания). Много не пить, чтобы в голову сильно не ударило, а то на голодный желудок… Просительно взглянула на женщину, похлопала ресницами и сказала:
– Нянюшка, а что со мной произошло? Помню плохо, как в тумане! Расскажи, а?
Женщина отвела глаза.
– Ты слабенькая еще совсем. Может, не надо, потом, когда хоть немного окрепнешь?!
– Ну, расскажи. Пожа-а-алуйста…
Слезу выдавить для пущего эффекта не удалось. Но и так женщина смирилась под умоляющим взглядом изумрудных глаз и заговорила:
– С отцом ты поругалась. Крепко. Так, что он хотел тебя высечь. Ты возмутилась, сказала, что уже взрослая и тебя пороть нельзя. Что ты – будущая герцогиня. Вскочила на коня и умчалась в горы. Смерч, сама знаешь, у тебя горячий... носил тебя по горам, по долам несколько часов и в какой-то момент скинул в Чёрное озеро, лёд проломился под твоим весом, но течением снесло к поваленной сосне, за которую и зацепился твой плащ.
Там тебя и нашли дровосеки и принесли в замок.
Неизвестно, какой реакции няня ожидала от меня, но я только опустила длинные ресницы, так что под глазами пролегли глубокие тени.
– Угу, а дальше что?
– Горячка у тебя началась. И ты три дня металась в бреду, матушку-покойницу звала, защиты просила от самоуправства отца. Лекарь приходил, пустил тебе дурную кровь и сказал сбивать жар. Не помогло.
– А что отец?
– На второй день королевский гонец привез повеление, и Ваш батюшка зашёл проститься, отдал распоряжения и грустный уехал ко двору.
Обвинять родителя я не спешила, вместо этого обдумывала сложившуюся ситуацию и разглядывала нянюшку (кормилицу?), или кем эта женщина ещё может быть.
Нет, информация – это наше всё, а её отчаянно не хватает.
Рядом с кроватью сидела невысокая полноватая женщина, на вид лет пятидесяти. У неё было приятное, хотя и усталое лицо с сеточкой тонких морщин. На голове – что-то вроде... чепчика? Я похожую конструкцию видела на фотографиях подружки, занимающейся историческими танцами, и в кинофильмах.
Платье из серо-коричневой ткани, явно домотканое, в пол. Без рюшек и оборок. Передник, как у пионерки, только грязный. Платье – тоже.
Я мысленно собралась, после чего вздохнула и заговорила по возможности ласково, как с маленьким ребёнком:
– Нянюшка, помоги...
– Чем помочь-то? Покушать принести али ещё чего?
– Я жива. И хочу выздороветь. Но мне нужна помощь, я чувствую себя такой слабой сейчас...
В глазах женщины светилась такая любовь и всепрощение, что я поняла: эта женщина все для меня сделает и даже чуть больше.
А такого человека надо беречь и любить, ведь неизвестно, есть ли у хозяйки тела друзья, родственники, да хоть кто-нибудь, кто её так же искренне любит.
– Я хочу встать. И мне надо вымыться.
– Лапушка, а лекарь вставать не велел, сказал, что ещё седьмицу лежать надо!
– Ничего, – пропыхтела я, решительно откидывая одеяло, которым, пока суть да дело, меня успели укутать, – справлюсь. И мне нужно помыться!
– А мытье вообще вредно! Так и патер Алексич говорит!
Вот пусть он и не моется, пока вши не заведутся, но говорить вслух такое нельзя.