«Что это? Фильм, что ли снимают?» — подумал я. — «Интересно. А я и не слышал ничего об этом».
А всадники приближались, при этом они явно брали меня в кольцо.
— Вы что, с ума сошли со своими съёмками?! — закричал я им.
Петля захлестнула мне шею, натянулась, меня рвануло в сторону, я упал, поволокся по траве. В тот же миг на меня навалились люди с узкими, чуть раскосыми глазами, в лохматых шапках и кольчугах. Мне крепко связали руки длинной верёвкой, второй конец которой один из нападавших привязал к своему седлу. Все вскочили на коней, и маленький отряд тронулся в путь. При этом всё происходило молча — никто из них не произнёс ни слова.
VII
Я всё ещё ничего не понимал. Решил ещё раз спросить у этих степных воинов:
— Эй, мужики! Вы что за глупые шутки придумали? На хрена ж меня связали?! Что за фильм-то снимаете?
Эти чингисханы даже не обернулись. Только тот, к чьему седлу я был привязан, стеганул меня плетью. У-у-у! Больно-то как! Задавать ещё вопросы я поостерёгся.
Вы знаете, это были татары! Ну точно такие, как их в кино показывают и в книгах описывают. Конечно, может и не именно татары, а какие-нибудь половцы или там ногаи? Я ж не историк, чтобы различать их по говору, одежде или вооружению. В общем, степняки какие-то. И это точно не съёмки фильма. Камер что-то вокруг не наблюдается. И плёткой там так не хлещут! А потом от них такие ароматы идут! Мама родная, я ж задохнусь в расцвете лет! От их лошадей лучше пахнет!
Двигались мы долго. Хотя никто из них никуда не спешил, а потому лошади шли медленно, я скоро выбился из сил. Верёвка резала руки, ужасно хотелось пить. А татары на меня никакого внимания не обращали. У них какой-то спор завязался, они громко переговаривались, кричали, явно забыв о пленнике.
Но вот, наконец, показался их лагерь, или его правильней станом назвать? Они разбили его на небольшом, свободном от кустарников, участке обрывистого берега реки. Между длинными рядами повозок, кибиток, костров мы проследовали к богато украшенному шатру. Или юрте? У входа в него стояли два стражника с копьями, щитами и саблями.
Мои конвоиры слезли с коней и очень невежливо — тыкая в спину кончиками копий, — заставили меня лечь на землю вниз лицом. Сами уселись рядом и замерли в ожидании выхода хана, или как у них там правильно главного называть?
Спустя некоторое время из юрты вышли несколько богато одетых степняков. Они выстроились по бокам от входа в юрту и согнулись в угодливом поклоне. Следом за ними на свет выбрались два здоровенных воина с обнажёнными саблями в руках, которые так же встали по обеим сторонам двери, и замерли, как истуканы. И, наконец, кряхтя и ругаясь, появился предводитель всего этого отряда.
Он равнодушно скользнул взглядом по согбенным спинам своих приближённых, и направился к белому, уже осёдланному, жеребцу, которого откуда-то из-за юрты привёл коновод. Сбруя, украшенная золотыми и серебряными бляхами, сверкала на солнце. Один из вельмож бросился перед ханом на колени и подставил спину под его ногу. Тот наступил на неё, и поддерживаемый под локти телохранителями, тяжело уселся в седло.
Татарин, который заарканил меня, подполз на коленях к самым копытам белого коня. Он стал что-то говорить хану, показывая рукой на меня. Я по его жестам понял, что его смутили мои, непривычные для него, одежда и обувь. Хан лениво посмотрел в мою сторону, что-то буркнул, и тронул коня. За ним потянулась и уже забравшаяся на коней свита.
Ко мне же подбежали воины, схватили за руки и за ноги, и потащили в сторону, где привязали к большущему колесу повозки. Хорошо ещё, что можно было сидеть! Я не знал, что меня ждёт, но появилась возможность отдохнуть, успокоится, и всё обдумать. Главное, уяснить для себя, что же со мной сотворилось такое? Понятно, что произошло нечто необычайное, фантастичное, даже, наверное, сказочное — я попал в другое время! Но чем это мне могло грозить? Хотя боль от врезавшейся в кожу жёсткой верёвки, жгучая, как ожёг, боль от удара плетью, говорили, что грозить это может чем угодно. Даже самым страшным!
VIII
Когда, в какой именно момент я попал сюда, — это-то ясно. Тут только один вариант — ночью, в лесу, во время падения. Когда мне показалось, что голубой свет в глазах — это искры от удара о ствол сосны. А это, как я сейчас понимаю, и был момент перехода в другое время.
Историк я никакой, чего уж тут скрывать, но так, кое-что, помню. Вот такие ребята в лисьих шапках и с кривыми саблями в книгах именуются кочевниками, тюрками и работорговцами. Ну, что-то типа того. А стало быть, ничего хорошего мне ждать не приходится. Если они поймут, что я из другого времени сюда попал, то просто подороже меня продадут! И всё. Ничего другого не будет. Или прибьют, чтобы чего не случилось ненужного от такого путешественника сквозь века.