— Ну ты, Кузнецов, и выдал, — со смешком фыркнула она. — Ты б у меня ещё спросил, зачем надо на комсомольские собрания ходить.
Опять она говорила вещи, которые ни от одной другой училки не услышишь…
— Вы знаете, вы правда какая-то совсем не такая… Не как все. Даже в классе. А сейчас и вообще…
— Ты тоже… Может, это просто потому, что оба мы сейчас не в классе?
— Может… Не знаю, вам говорили или нет… Вот у вас я ни одного урока не просачковал… ну, если перед олимпиадой не считать. А у Таньки постоянно…
— Таньки? — тут же встрепенулась Екатерина Максимовна. — Это кто ж такая эта Танька? Уж не Татьяна ли свет Ивановна?
— Извините, я случайно, — смутился Андрей.
— Да ничего-ничего, забавно даже. Но, — победоносно глянула она на него, — этот грех тебе придётся искупить. Признавайся, как вы меня за глаза называете.
— А вот не стану, — откинулся на спинку стула Андрей и демонстративно скрестил руки. — Это нечестное требование.
— Почему нечестное?
— Потому что за один грех вы требуете совершить другой — и точно так же, заметьте.
— А за второй я тебе уже заранее индульгенцию выписала, — рассмеялась учительница. — Так что всё честно. Признавайся как на духу. Катькой?
Андрей посмотрел на неё с деланым неодобрением и нехотя ответил:
— Ну, и так тоже… Но вообще, по-разному, кто как.
— А вот ты, например?
— А это уже следующий вопрос.
— И вовсе даже нет.
— Ну вот зачем это вам?
— Интересно, — с невозмутимым лицом пожала плечами Екатерина Максимовна.
— Я ведь могу и соврать.
— Можешь, — согласилась она. — Но тебе тогда стыдно будет.
— А откуда вы знаете, может мне как раз стыдно будет, если я не совру?
Екатерина Максимовна отстранилась в притворном ужасе.
— Никогда не поверю, что ты меня настолько плохо называешь. Даже за глаза.
— Ну ладно, вот же ж прицепились… — вздохнул Андрей. — Русалкой. Училкой по русскому, в смысле. Учительницей, хотел сказать…
Но Екатерина Максимовна этим объяснением не удовлетворилась.
— Неправда, — возразила она. — Училка по русскому будет русачка. Это все знают — я ведь тоже в школе училась. И у той же самой Таньки, между прочим.
Видя, что отступать дальше некуда, Андрей вздохнул совсем горестно и со смущённым видом начал:
— Первого сентября… нет, второго: первое — воскресенье было… И вы тогда были совсем как сейчас… — он запнулся.
— И что?
— И мне показалось, что вы очень похожи на русалку. А потом ещё выяснилось, вы у нас вместо Татьяны Ивановны будете…
Катя с интересом оглядела себя.
— Как сейчас, говоришь? Так значит, я и сейчас на неё похожа — на русалку?
— Ну да…
— Ты думаешь? Хм… Пожалуй, и правда что-то есть. Но я ведь с тех пор ни разу больше так не одевалась. Вот уж не предполагала, что кто-то запомнит.
За этот наряд она получила тогда свой первый — и последний пока — выговор. Ну, не то чтобы совсем уж выговор, но в конце дня Кикимора отозвала её в сторону и достаточно строго указала, что хотя для первого звонка и допустимы, конечно, определённые послабления, впредь ей надлежит являться на работу в чём-нибудь поскромнее…
— Почему, ни разу? На Новый год ещё.
— Новый год?
— Ну, во Дворце культуры.
— Так ты там был? А почему не подошёл?
— Ну а чего б я подходить стал? Сказать: «С Новым годом, Катерина Максимовна»?
— Хотя бы. Для начала.
— Так я и сказал… Но вы не расслышали. Ещё с кем-то разговаривали…
— Ой, извини. Но там, правда, так шумно было…
— Да нет, понятно же… И я за вас проголосовал…
— Правда?! Не врёшь? — она с улыбкой помотала чуть-чуть головой. — Так вот, оказывается, кому я спасибо сказать должна.
На вечер этот Катю — не без коварного умысла — затащила всё та же Света. Пять лет назад она, практичная деревенская девушка, познакомилась на таком же балу со своим будущим мужем — на одиннадцать лет старше её, «но зато с квартирой, машиной, дачей». И с тех пор считала это мероприятие большим подспорьем в деле обустройства личной жизни одиноких подруг. Так билет её благоверного достался Кате — но тот не очень-то расстроился, высаживая их у Дворца культуры, шепнул ей, чтоб не чувствовала себя виноватой: танцам он всегда преферанс предпочитал.
Гвоздём праздничной программы был конкурс на титул Снежной королевы — серебряная корона из папье-маше до сих пор пылилась где-то у неё на шкафу. Когда подсчитали голоса во втором туре, у Кати оказалось ровно на один больше, чем у жгуче-цыганистой соперницы…