Но, тем не менее, обошлось. Устаканилось как-то само собой, без особых даже эксцессов. А может, и правда совет помог, что новая подруга дала, такая же молодая специалистка, на год старше: никогда не обращаться к ним по имени, только по фамилии. Чтоб сразу дистанцию почувствовали. И они-то почувствовали — а вот сама она… Не раз и не два за разговорами в учительской Катя ловила себя на пугающей мысли, что до сих пор ещё видит себя «по ту сторону баррикад». Хотя тут, наверное, всё дело в том, что большинство учителей она знала, сама ещё будучи ученицей…
Автобус, к счастью, нашёлся быстро, сразу же за углом. Вместо названий конечных остановок в окошечках над ветровым стеклом доисторического «Пазика» было написано «Алые паруса». И даже маленький кораблик красовался по центру. Поборов соблазн устроиться поближе, где не так трясёт, Катя протащила свои сумки в самый конец салона. Как объяснял Малышу Карлсон, тот кто берёт первым, всегда должен брать то, что поменьше. Ну вот ей всегда поменьше и достаётся…
Даже от путёвки этой она чуть было не отказалась. Когда Кикимора вытащила из вазы бумажку с её фамилией, Катя вся буквально съёжилась под завистливыми — чтоб не сказать враждебными — взглядами своих более заслуженных коллег. Путёвки на школу выделяли нечасто, а уж на море… Да ещё и бесплатно… «Свет, они ж съедят меня сейчас, — прошептала она на ухо подруге. — Может, ну его, а?» Но та вместо ответа вскочила со стула и, не давая слова сказать, потащила её из учительской. «Ну всё, пошли, пошли скорей! Ты же обещала мне сегодня помочь.» А уже выйдя за дверь — и сменив тон на менторский — велела не быть дурой, радоваться удаче и плевать на всех. Всё равно жертвы её тут никто не поймёт и не оценит, не тот контингент. Наоборот, будут ездить потом на тихоне как на нанятой. Жизнь — борьба, в борьбе — счастье. И рвать его у жизни надо когтями и зубами… Вела Света историю и обществоведение…
Постепенно салон заполнился, и автобус, натужно кашлянув, тронулся с места — чтоб сразу почти снова затормозить, встать у самого выезда с привокзальной площади. «Испорченный телефон» тут же донёс ужасную новость: человек попал под колёса. Но на поверку оказалось, всего лишь подобрали опоздавшего. Катя опять отвернулась к окну… Только смотреть тут было не на что, даже гор настоящих, и тех не видно. Запустив руку в пластиковый пакет с изображением красавицы в кимоно, заменявший ей в последнее время сумочку, она вытащила взятую в дорогу книгу и погрузилась в чтение. Отметив боковым зрением — не без ехидного самодовольства — как полезли на лоб глаза у заглянувшей ей через плечо соседки… Так время пролетело быстро, и как раз к концу очередной главы автобус зарулил во двор пансионата. Наконец-то это утомительное путешествие подошло к концу… Катя убрала книгу обратно в пакет и стала терпеливо ждать своей очереди на выход.
— Товарищи, товарищи, не расходитесь, — собрала их в круг пожилая заведующая.
Ничего содержательного в её объяснениях не было, и Катя слушала вполуха. Регистрация… Семейные номера налево, одиночки направо… Питание четырёхразовое, столовая — из вестибюля через клуб, столики на двоих… Ну вот, приплыли. Следующие несколько дней и без того немного пугали её: вписаться в новую компанию для Кати всегда было проблемой. А тут ещё и tête-à-tête… Хорошо бы, в соседки одна из двух других девушек попалась — вон та, с гитарой, под пажа стриженная, явно одна приехала… Эх, ну хоть бы кто знакомый, на самое первое время…
— И последним пунктом на сегодня — вечер знакомства, с танцами и настоящим «Абрау-Дюрсо». Это наша давняя традиция, с самого первого заезда. Я до сих пор помню то чудесное лето, когда только начинала здесь горничной, сразу после семилетки. Тридцать восемь лет… Сколько воды с тех пор утекло. А какие люди у нас бывали…
Катя подумала, что без исторического экскурса вполне можно было бы и обойтись. Прямо сейчас, по крайней мере, когда все устали с дороги. Но что ж тут поделаешь… Она ещё раз обвела глазами окрестности. А ведь когда-то здесь действительно было очень красиво: белоснежный, утопающий в зелени парка особняк, хрустальные струи фонтанов… «Это было у моря, где ажурная пена…» — вспомнилось ей. Дурацкие стихи: такое лирическое начало — и настолько бездарная, до пошлости, концовка. Неудивительно, что никто практически её не знает…