тельно улыбается. Яра тоже должна быть рядом: они обещали, что не оставят друг друга в такую минуту. Интересно, она тоже едва сдерживается, чтобы не упасть в обморок? Тами много раз наблюдала за церемонией выбора, но никогда не задумывалась, каково это - самой стоять в Кругу в ожидании своей участи. Страшно, очень страшно. Увидеть бы хоть одним глазком Люс... Но огонь вокруг, перед глазами слепит и мешает различить даже заранее приготовленную вязанку хвороста для ритуального костра. Чтобы успокоиться, Тами глядит вперёд, не туда, где люди, а гораздо дальше. Представляет себе луг, полный душистых трав, а за ним - могучую стену, жизнь которой началась задолго до её собственного появления на свет. Ей чудится свет там, где должна быть кромка, - это дозорные, должно быть, уже запалили сигнальные костры. Мужественные защитники безмятежного, но такого хрупкого мира. Отца нет среди них, сейчас он рядом - затерялся в толпе, но как было бы хорошо оказаться вместе с ним сейчас там, на стене. Греть руки у него за пазухой, вдыхать сладкий запах табака и даже, может быть, слушать крепкие на слово разговоры... Первая Мать нараспев читает молитву, а Тами по-прежнему далеко. Её и раньше мало интересовали священные песнопения, большим удовольствием было разглядывать наряды девушек, стоящих в Круге, да гадать, которой нынче повезёт встретить своего Димиана. Сейчас и это уже неважно. Толпа заводит какой-то мотив - без слов, всего пару низких, тягучих нот, которые вторгаются в голову и обволакивают, словно дурман. Не сразу Тами замечает, как начинает покачиваться им в такт, будто подхваченная невидимой волной. Кто-то толкает в бок - началось зажжение! Одна за другой девушки опускаются на колени перед хворостом и ставят свечи внутрь, между веток. И Тами тоже: спохватывается, идёт на ватных ногах и садится на корточки - и ещё одна свеча присоединяется к другим, от которых дерево трещит и дымится. Начинаются танцы. Тами, как все, что-то делает: взмахивает руками, будто птица, кружится, вытягивается в струну - только не взлетает. Первая мать, чей голос пробивается даже через бой барабанов, возвещает, что этот танец, идущий от самого сердца, должен насытить огонь и тогда костёр взметнётся до самого неба. И Тами старается наравне с остальными. Жарко, под ногами тлеет трава, а в голове почти не осталось мыслей. Вдруг огненный круг за спинами размыкают белые фигуры. Тами слепится, чтобы хоть что-то разглядеть, но замечает лишь тут и там тёмные пятна на светлом, и красное, что плещется через край и обагряет землю. Кубки, вино!.. И единственное, что притягивает взгляд в этом круговороте и никак не отпускает - бритый лоб Юсты, блестящий и яркий, словно первая звезда на небосклоне. «Только бы обморок! - отчаянно просит Тами. - Или меня вырвет прямо ему под ноги!» Но белые фигуры проходят мимо одна за другой, и вот уже сердце сменяет бешеный бег на шаг, а Тами по-прежнему стоит в одиночестве посреди оживлённой, счастливой толпы. Вот Льяна. Она всегда говорила, что мужчина, который захочет поднести ей чашу вина, должен будет прежде её поймать, но, видимо, далеко убегать никогда и не планировала. Высокий светловолосый Кайло - удачный выбор, как сказала бы мать. Льяна, должно быть, очень счастлива. Кайло целует её , и Тами вдруг становится грустно от того, что их судьбы уже решены. Где же Яра? Тами долго не может отыскать её среди переплетённых безликих фигур и волнуется, будто так важно непременно убедиться, что она тоже уже сделала свой выбор. Яра появляется на горизонте сама, счастливая и влюблённая, не одна... Беспокойство растёт. Как странно, еще совсем недавно грудь сдавливал страх при одной только мысли о том, чтобы почувствовать в своей ладони чужую руку. А теперь навалился страх другой, ещё сильнее - что, если этого так и не произойдёт?.. Как глупо было бояться Юсты: он и носу в её сторону не кажет, крутится по на другой половине костра, испытывая удачу. «А тебя-то никто и не спешит выбирать, - нашёптывает уязвлённое самолюбие. - Разве кто-то мог полюбить тебя?» Капля за каплей этот яд разливается под кожей толчками. Как же, наверное, переживают Люс, мама и папа! Невольно Тами думает: «Милостивые Повелители, путь ко мне подойдёт Питер!..» И изумляется, как быстро божества услышали молитвы. Перед ней, будто из самого огня, возникает кубок, до краёв наполненный кроваво-красным вином. Тами растерянно озирается, выискивая, кому бы он мог быть предназначен, и только потом понимает: «Мне? Я?..» Сердце заходится, перед глазами всё плывёт, когда она видит, чьи руки протягивают его. Не Питер. Тами знает эти пальцы с широкими неровными ногтями, как знает эти могучие плечи и шею, тронутую чёрной татуировкой, и спадающие на лоб тёмные волосы, и шрам над правой бровью. Камень, оставивший его, бросила когда-то она сама. Как же страшно встречаться с Финном глазами. Тами ждёт чего угодно: что он швырнёт кубок ей в лицо в отместку за все причинённые обиды, рассмеётся и уйдёт, довольный шуткой. Но он просто стоит, как истукан, и пристально смотрит, будто нашёл у неё под носом грязь или царапину. Тами набирает побольше воздуха, чтобы закричать, если придётся, но сдувается так же быстро, как рыбий пузырь, если сжать его в ладони. Чего же ты хочешь, Финн, зачем ты пришёл? Он молча суёт ей в руки кубок и хмурится, будто не понимает, почему она медлит. Тами перехватывает пальцами толстую шероховатую ножку, по-прежнему готовая к удару, и снова пялится на шрам и на блестящие влажные волосы. - Тами, - осторожно говорит Финн, и она чуть слышит его сквозь гул в ушах. - Тами, ты согласна? - На что? - переспрашивает и щурится. «Да прекрати же ты смотреть на этот шрам, идиотка!» И вдруг холодеет от пронзившей догадки. Она опускает взгляд на кубок в ладонях и с ужасом разглядывает его, будто видит впервые. О чём она думала? Зачем вообще прикоснулась к нему? Разум щадит её, и Тами почти не запоминает того, что происходит дальше. Спасительное забвение скрывает от неё цепочку поступков, за которые ей самое место в дремучем лесу, где таких плохих людей, как она, мучают и истязают ещё более ужасные звери. Последнее, что остаётся в памяти - взгляд, полный изумления и, кажется, горечи.