— Мы не можем работать.
— Это почему же? — удивился Новал. — Две руки, две ноги есть? Голова? Чем не рабочий класс?
— Люди не знают про нас, Винс. Мы скрываемся от них под видом обычных попрошаек. Что будет, если мы захотим большего? Люди не обращают внимания на бедняков, спящих в куче помоев, но стоит им расправить плечи и поднять голову, как все их тут же замечают и пытаются затолкать обратно в мусорный бак!
— Какие-то вы хитрые, даркеры, — прищурился Новал. — Почти как люди. Тем тоже, только дай повод что-то не делать — лапы кверху и все, можно крест ставить. Хоть бы кто на лапы эти корявые встал и сказал: «Я, блин, всех переплюну!» Нет же таких…
Язык у детектива уже заплетался — дармовой виски давал о себе знать. Он с трудом поднялся на ноги — весь дом ходил ходуном, как корабль во время шторма.
«До чего банальное сравнение, — отметил про себя Винс, — но до чего же верное…»
Пошатываясь и цепляясь за все, что попадалось под руку, он добрался до стола и с облегчением рухнул в кресло.
— А вали-ка ты, парень, ко всем чертям, — неожиданно промямлил детектив, тыча в сторону двери. — Ты, я думал, нормальный… А ты как они… Как я… Вали давай. И чтоб духу твоего тут не было.
— Но мы ведь так и не разобрались…
— И не разберемся. Не станем даже. Ты, видно, тугой, да? Либо на ухо, либо на мозги, сразу и не разберешь… Уже сто пять раз сказал — не знаю я, почему со мной такого дерьма не происходит… Больше даже на детекторе лжи не сказал бы… Проклятый виски…
Отвернувшись от стола, Новал блеванул прямо в корзину для бумаг.
— Вот блин… — пробормотал он, не разгибаясь. — Леще «Мидлтон»…
Когда желудок его окончательно опустел, Винс поднял голову.
Нуба уже не было.
Состав престарелой гусеницей полз по рельсам, сотрясаясь, будто страдающий болезнью Паркинсона. Это был поезд, которому недолго оставалось бороздить просторы страны — по прошествии пары-тройки лет его всенепременно спишут.
Тринадцатый вагон в этот раз пустовал. Скучающая проводница прошла из одного конца в другой и вернулась обратно.
Семейство «муж-жена-сын», расположившись на койках, полушепотом о чем-то беседовало, а в соседнем купе невысокий мужчина интеллигентного вида читал книгу, часто переворачивая страницы.
— Лихо, — заметила проводница, остановившись в дверях.
Мужчина взглянул на нее поверх очков с прямоугольными стеклами, снова опустил взгляд в книгу и сказал с усмешкой:
— Я всегда читал очень быстро — чтобы успеть прочитать как можно больше.
— Успеть до чего?
— До последней станции.
Проводница понимающе улыбнулась. Постояв с минуту в дверях, она пошла дальше, кажется, немного разочарованная — судя по всему, не ожидала, что диалог закончится так быстро.
Мужчина не обратил на ее уход внимания. Казалось, он был настолько увлечен книгой, что даже сделай проводница двойное сальто назад, это осталось бы для него незамеченным.
Книги интересней жизни. Потому что в них подчас ее больше.
Поезд престарелой гусеницей полз к Новому Орлеану.
Человечество не придумало большей кары за жадность, чем утренний бодун.
Если этого не сказал ни один из классиков, значит, вся наша философия — не более чем набор пустых слов.
Пакостный будильник зазвонил в самое неподходящее время — в восемь.
Утро было мерзким продолжением отвратной ночи — серое небо разрезали бесцветные струи дождя, размывая дерьмо и грязь по асфальту, соплями стекая по грязным оконным стеклам и поливая бродяг, спавших под дырявыми карнизами.
Винс стоял у окна с остатками злосчастного «Мидлтона» в стакане, дрожью в коленях и мерзким гулом в висках. Его взгляд не пытался вырвать из общей картины какую-то деталь. Детектив просто смотрел на дождь — с тем же равнодушием, с каким смотрят прогноз погоды или соревнования по керлингу.
Тучи. Льет, как из ведра. Прохладно. Ветер…
Новал пригубил виски, поморщился.
— И за такое пойло кто-то готов платить тридцать баксов? — спросил он у отражения в стекле.
Отражение пожало плечами.
— Идиоты, — без тени эмоций на лице произнес Винс и поплелся к креслу.
Усевшись за стол, он стал рыться в ящиках.
— Куда же я сунул эту проклятую пачку?.. — бормотал детектив.