Глава 4
Адриан Сафер наслаждался покоем, покачиваясь на мягком сиденье своего экипажа. Сняв очки в металлической оправе, он рассеянно протирал стекла платком с вышитой монограммой и безразлично поглядывал на задернутое шторой окно.
Неделя выдалась тяжелая: ему пришлось объезжать обширную плантацию, раскинувшуюся вдоль берега Купер-Ривер, возвращаясь ежедневно в свой роскошный чарлстонский дом. При этом каждую свободную минуту Адриан неотступно думал, сработает ли нынешний его план и удастся ли наконец разрушить стену молчания, наглухо отделившую его от внука. За долгие годы одиночества он перепробовал с десяток разных вариантов, пытаясь положить конец этому глупому противостоянию, но Люсьен превратился в настоящего упрямца, глухого к его мольбам и угрозам; ему шел семьдесят четвертый год, а к примирению он был ничуть не ближе, чем в тот день, когда Люсьен, не желая слушать его оправданий, ушел из дома.
Сказать, что Адриан был готов на все, лишь бы объединить семью и вернуть Саферам доброе имя, значило бы ничего не сказать: ему так сильно хотелось увидеть женитьбу внука и дождаться рождения правнуков! Но к несчастью, этот бродяга только и делает, что втаптывает свое имя в грязь, и все только для того, чтобы унизить Адриана и наказать его за вмешательство в свою личную жизнь.
Теряя всякую надежду, Адриан нанес последний удар — пригрозил внуку лишением наследства. Люсьен ушел в Новый Орлеан с грузом из Вест-Индии, никак не отреагировав на это, и теперь у Адриана не оставалось иного выбора, кроме как сделать следующий шаг в отчаянной попытке вернуть Люсьена.
Теперь он принимал множество людей в поисках надежного распорядителя своего внушительного состояния. С кем он только не встречался в надежде найти хорошего компаньона! Разумеется, истинных причин столь настойчивых поисков он никому не раскрывал, хотя и не сомневался, что Люсьен сразу все поймет. Сделать это было не слишком трудно: ведь искал он на самом деле милую, хорошо воспитанную девушку, которой удалось бы рассеять мрачное настроение внука и увлечь его своей красотой. За это время Адриан перевидал множество юных красавиц, однако, имея очаровательную внешность, все они, увы, не блистали умом. Правда, иногда встречались ему дамы достаточно привлекательные и вовсе не глупые, но этим явно не хватало живости. Вот если бы взять у одной красоту, у другой — ум, у третьей — живость и непосредственность… Но нет, все это лишь пустые мечтания, и лучше их оставить, тем более что с самого того момента, как Адриан начал приводить свой план в исполнение, до сих пор он и на шаг не продвинулся в достижении своей цели.
Слегка отдернув штору, Адриан засмотрелся на изящную шхуну, которая как раз в этот момент швартовалась у причала. Постучав палкой об пол, он велел вошедшему слуге срочно отыскать Люсьена: ему не терпелось узнать, как тот отнесется к его замыслам. Если Люсьен и на этот раз не примет его условий — что ж, упрямцу останется только примириться с тем, что его наследство достанется другому.
Через стекло Адриан видел, как слуга Хайрам Пакетт терпеливо ждет, пока опустят трап. Последнее послание просто не может оставить Люсьена равнодушным, поскольку выбивает почву у него из-под ног. Уж хотя бы разозлиться-то он должен непременно, и, стало быть, молчание будет прервано. Перспектива передачи половины семейной флотилии в чужие руки обязательно заденет Люсьена: ведь, если не считать безумной погони за юбками с целью привести Адриана в неописуемую ярость, морская торговля — главное дело его внука.
Когда он появится в доме, Адриан уже отыщет наилучшего компаньона и управителя, так, чтобы стало ясно: речь вовсе не идет о шутках. Люсьен осознает серьезность ситуации и пробудет в Чарлстоне столько, сколько понадобится, чтобы Адриан мог довести дело до конца; вот только, черт возьми, время, словно песок, сквозь пальцы уходит!
Микаэла свернулась калачиком внутри бочки, осторожно прикрыла крышку и, победоносно улыбаясь, принялась ждать разгрузки. Вот так она и окажется на берегу, никем не замеченной, а капитан даже и не поймет, как же это она умудрилась прошмыгнуть у него под носом.
— Ничего себе! — проворчал Тимоти Тоггл, поднимая бочку на свои здоровенные плечи. — Чего это они туда напихали?
— Гвозди, наверное. — Джереми Ивз, осклабившись, широко раскрыл свой щербатый рот. — Что, Тимми, тяжеловато?
Тимоти, не без основания считавшийся самым сильным матросом в команде, поправил рукавицы и поудобнее пристроил странный груз.
— Не беспокойся, справлюсь как-нибудь.
Пока Тимоти пробирался между разбросанными ящиками, Джереми не переставал подначивать его:
— А мне так кажется, что ты еле на ногах держишься.
— Довольно болтать, делом лучше займись, — буркнул Тимоти. — Чем скорее закончим, тем скорее подыщем себе какую-нибудь податливую девчонку. На меня пока в постели еще никто не жаловался.
— Ну кто же посмеет тебе слово поперек сказать? — Джереми подхватил пару ящиков. — Как на кого взгромоздишься, так и раздавишь своей тяжестью.
— Закрой пасть! — прорычал Тимоти. — С женщинами я знаю как обращаться и со своими килограммами справляюсь получше тебя.
— Ладно, мои девчонки тоже на меня не жалуются.
— Такой креветке, как ты, лучше рот на замке держать. — Тимоти ухмыльнулся и стал тяжело подниматься по лестнице.
— Никакая я не креветка, горилла ты эдакая.
— Правда? Ну так скажи это той оторве, что мы подцепили в Новом Орлеане.
Из своего убежища Микаэла слышала каждое слово этой перепалки. Она никогда не могла понять, отчего мужчины так помешаны на сексе. Что они за существа такие и почему им кажется, что ловкость в постели важнее ума? Странный, право, народ эти мужчины. В результате своих размышлений Микаэла все сильнее утверждалась в мысли, что брака и вообще тесного общения с мужчинами следует всячески избегать. При воспоминании о липких жадных губах Карлоса ее чуть не стошнило, и она решила, что если ей и впредь удастся избежать мерзких мужских поцелуев и грубых объятий, лучшего и желать не надо.
Тимоти довольно грубо сбросил бочку на землю, и Микаэла, чуть не прикусив от неожиданности язык, больно ударилась головой о стенку бочки. Ничего приятного в этом не было, и тем не менее ее охватило радостное чувство освобождения. Ловко она обвела вокруг пальца капитана и его помощника. Теперь оба наверняка решат, что она может появляться и исчезать, как бестелесный дух.
Конечно, здорово было бы выскочить из бочки, подобно чертику из табакерки, да показать капитану язык, но Микаэла решила, что лучше все же этого не делать: а ну как капитан снова затеет охоту на нее? К тому же надо подумать о вещах посерьезнее, ведь впереди ее ждет новая жизнь.
Денег на пропитание и крышу над головой ей хватит на неделю, пока она не подыщет работу, а вот с одеждой придется потруднее, поскольку у нее сохранилось только одно платье. В любом случае ей придется немедленно найти средства к существованию, но замуж, ради того чтобы не умереть с голоду, она ни за что не пойдет.
Пока Микаэла сидела съежившись в своей бочке, Люсьен продолжал неутомимо обшаривать корабль. Утром, проснувшись, он обнаружил просунутый под дверь клочок бумаги: в записке сообщалось, что игра окончена. Позволить перехитрить себя женщине само по себе унизительно, а при мысли о том, как будет чувствовать себя, столкнувшись с реалиями грубого мира, это невинное существо с более чем странными взглядами на мужчин, Люсьен испытывал откровенный стыд: ведь он тоже отчасти виноват перед незнакомкой.
Как только люк, ведущий в кубрик, приоткрылся, Люсьен поднял голову и выжидающе посмотрел на Вэнса:
— Ну что, нашел?
— Как видишь, нет. Все паруса перебрал, в кубрик заглянул, думал, может, девчонка там где-нибудь спряталась, — все без толку.
Люсьен поскреб в затылке, пытаясь поставить себя на место беглянки.