— С ними что-то случилось… — взволнованно вырвалось у Гошека.
Кршенек, пошатываясь, добежал до придорожной канавы и скрылся в ней.
— Я пойду ему навстречу! — крикнул угольщик Гошеку, и они оба выскочили из-за баррикады.
Но тут появилась голова Кршенека. Он с большим трудом выкарабкался из канавы и, пригибаясь, побежал к баррикаде через дорогу. Его правое плечо было в крови. Метрах в двадцати от баррикады он споткнулся и свалился словно мертвый в объятия угольщика.
Раненого поспешно перенесли за баррикаду. Гошек положил на колени голову Тонды, испуганно спрашивая:
— Тоник… Тоничек! А наши ребята где?..
Раненый, почти теряя сознание, прошептал бескровными губами:
— Я… не могу… — Тут он зажмурился, словно в глаза ему ударил очень яркий луч света.
— Где Владя с Вашеком?
— Остались там… нас обстреляли из пулемета…
У Тоника закатились глаза, и он потерял сознание.
Гошек осторожно приподнял голову Тоника, ласково, как маленького мальчика, погладил по бледной щеке.
— Тоничек, Тоничек, очнись! — настойчиво прошептал Гошек. — Там их много?
Тоник и в самом деле очнулся и попытался заговорить. Язык почти не повиновался ему.
— Одни эсэсовцы… в садах…
— Танки у них есть?
Раненый Тоник, казалось, хотел сказать еще что-то, но вдруг по всему его телу прошла судорога, глаза закатились, и он умер.
Гошек снял свою старую, замызганную шапку. Угольщик сыпал проклятиями. И тут радиоприемник Кладивы заговорил по-русски, словно сообщая то, чего не успел досказать мертвый Тоник:
— Внимание! Внимание! На Прагу наступают немецкие танки, артиллерия и пехотные части. Нам нужна ваша помощь! Нам нужна ваша помощь…
Рабочий Швец, жена которого принесла кофе в фаянсовом кувшине, наклонился к ней и похлопал ее по плечу:
— Ну, мать, иди-ка ты лучше домой… Ты тут совсем замерзнешь…
Ночная смена бойцов спала крепким сном, когда Гошек вернулся в домик Марешей. На четырех сенниках, занявших больше половины кухни, лежало вповалку десять человек. Они крепко спали друг подле друга, старые и молодые, прижимая винтовку к себе. Никто не разулся, некоторые даже не сняли и шапки. Все, как один, лежали на левом боку, поджав ноги и положив правую руку на плечо соседа, будто боялись разлучиться. Можно было представить, как они устали…
Пани Марешова сидела с Галиной и чистила картошку, лежавшую в большом жестяном тазу. Ярда Мареш с винтовкой на коленях сидел на ящике перед плитой и смазывал затвор. Время от времени, отложив в сторону тряпочку, он открывал дверцу и подбрасывал топливо в разгорающийся огонь.
Гибель трех разведчиков потрясла Гошека, но он старался не показывать виду.
— Вы еще не спите? — спросил он у Галины. Он ведь знал, что она до рассвета пробыла на первой баррикаде с отрядом сержанта Марека.
— Нет, — ответила девушка улыбаясь, — я на сто лет вперед выспалась…
Гошек невольно вспомнил о доме и о жене, которая до рассвета трудилась на баррикадах. Сердится она, должно быть, на этого непоседу Пепика. Но Гошек сейчас же забыл о доме, потому что прибежал кудрявый сержант Марек, полный сил и совершенно свежий, хотя со вчерашнего утра не сомкнул глаз. Он принадлежал к тем счастливым людям, которым деятельность лишь прибавляет энергии. Марек так крепко пожал руку Гошеку, что у того хрустнули пальцы, и рявкнул во все горло, словно он находился на буксире, на котором работал:
— Командир, тут приходил посыльный из окружного штаба!
Вы через связного или по телефону должны сообщать о положении и все новости… Постойте, вот номер! — Он порылся в нагрудном кармане и протянул Гошеку клочок газетной бумаги, на котором крупными цифрами было написано: «759—24».
— Пани Марешова, где тут у вас телефон? — сердито спросил Гошек. — Станем канитель канцелярскую разводить, вместо того чтобы сражаться!
— И чего вы вдруг разозлились? — спросила пани Марешова, перестав чистить картошку. — А может, они нам еще пригодятся, если подмога понадобится…
Гошек молча кивнул. Телефон и в самом деле был всего через три дома, и Ярда Марек вызвался проводить Гошека.
— Ну что я им сообщу? — горевал Гошек, идя к телефону. — Ведь мы еще и драться не начинали, а трое уже погибли. Должно быть, в воскресенье нам совсем туго придется.