— Вот вам, милая, немножко жира для кнедликов… у меня все равно от него только желудок болит, — сказала какая-то старушка, отдавая кусочек маргарина, наверняка последний в пустой кладовке.
Женщины одна за другой появлялись в дверях:
— Вот горсточка муки…
— Несколько кусочков сахару…
— Вот горох! Намочите его для супа.
На буфете громоздились разные пакетики: крупа — рядом с макаронами, мука для заправки супа и фасоль, чечевица и сухой липовый цвет. Пани Марешовой, усталой после ночи, которую она провела почти без сна, пришлось все время придумывать, как лучше всего использовать эти разнообразные приношения, сделанные из последних запасов, но от чистого сердца. Всего было понемногу, и было трудно решить, с чем будет суп — с горохом или с крупой. Оставалось одно: сварить все вместе, создав новое невиданное кушанье, которое хотя и не покажется роскошным угощением, но все же будет сытно.
Пани Марешова перешагивала через ноги спящих бойцов, протянутые почти до плиты, и, стараясь не шуметь, варила новую порцию супа.
Как только проснется ночная смена, от вареной картошки не останется и следа… И давно нужно подумать, как и чем накормить тех, кто сейчас находится на первой баррикаде. Второпях пани Марешова почти совсем забыла о Ярде. Прибежал пекарь Фара, тот самый, что вчера по призыву радио отправился печь хлеб для восставшей Праги, и принес целую корзину мягких, ароматных батонов.
— Мы с товарищами напекли их восемьсот! — задорно похвалился он.
Он не сказал ни слова о том, как страшно было идти от пекарен на Дельницкой улице до моста, как на безлюдной Аргентинской его обстреляли со стороны вокзала, как он то и дело обливался холодным потом. Ну что там говорить, ведь все осталось позади! Задача, которую он поставил перед собой, была выполнена: защитники баррикад не могут теперь сказать, что пекари оставили их без хлеба.
— Да когда же мы за все это заплатим? — растерянно спросила пани Марешова.
— После дождичка в четверг! — рассмеялся пекарь, помогая вынимать теплые батоны из корзины.
Запах хлеба пошел по кухне и окончательно разбудил спящих. Бойцы вскакивали один за другим, с любопытством подходили к корзине, хлопали пекаря по спине. Им казалось, что вернулось детство — мирный запах хлеба заставлял забыть о войне и смерти. Казалось, что мир и солнце здесь рядом, рукой подать. Пани Марешова разливала картофельный суп и добавляла каждому едоку по ломтю мягкого, рассыпчатого хлеба.
— Мне горбушку, пани Марешова!
— Мне тоже, с другого конца! — проталкивались к ней бойцы, как дети к матери.
Пани Марешова принялась резать еще один батон. Но, поворачивая его, она вдруг заметила, что гладкая, теплая, румяная корочка в одном месте повреждена. Увидел это и неприятно удивленный пекарь.
— Черт возьми, отчего бы это?
Он взял корзину и стал ее осматривать со всех сторон. В задней стенке, как раз в середине, оказалось небольшое круглое отверстие, точно проделанное раскаленной проволокой. Пани Марешова взяла хлеб и разломила его там, где была повреждена корка. В свежей мякоти, как червяк в яблоке, сидела продолговатая свинцовая пуля. Хлеб спас пекарю жизнь.
Пани Марешова вдруг страшно забеспокоилась. Гошек так неохотно взял с собой Ярду… Почему она не оставила мальчика, не сказала своего решающего слова? Пуля, которая лежит у нее на ладони, — свидетельство опасности, подстерегающей всех на улице. Одно-единственное слово… Нет! Пани Марешова снова подавила свое беспокойство. Нет, она правильно сделала, отпустив Ярду, и ни в чем не может себя упрекнуть. Ни в чем, даже если бы…
И вдруг пани Марешова видит в дверях Гошека: он стоит молча, опустив глаза. За плечами — две винтовки. В руках — зеленая шляпа. Пани Марешова не в силах отвести глаза от этой зеленой шляпы. Руки ее бессильно повисают вдоль тела. Она пошатывается, вот-вот упадет в обморок. Наконец она справилась с собой, шагнула к Гошеку, прикоснулась к зеленой шляпе и заметила, что лента испачкана. Она принялась ее чистить, как будто это было самое важное, как будто это могло что-то изменить…
Гошек стоял окаменев, глядя в землю. Он не знал, что сказать. В невыносимой тишине звякали ложками обедающие бойцы.
Прошло несколько секунд, но они тянулись бесконечно. В душе пани Марешовой вдруг что-то надломилось. Она прижала к лицу шляпу Ярды, плечи ее дрогнули от невыразимого горя. Только теперь сидевшие за столом бойцы поняли все.