— А стрелять из этой пушки ты умеешь, дружок? — спросил его коренастый малый с сержантским знаком отличия на фуражке, в гражданской жизни — шофер, назначенный обучать десяток таких же «стрелков».
— Ну еще бы! Что тут трудного? Прицел есть, спусковой крючок тоже… — запротестовал Пепик, задетый таким недоверием.
— Ладно, не забывай, что ты у нас единственный! Чертовски сложная штука! Мы пока к ней только приглядываемся. Покажи, как ее зарядить. Да смотри, чтоб у нас тут беды какой не случилось!
Пепик покраснел, словно пион. На его счастье, как раз в это время привели пленного немецкого солдата, небритого хмурого дяденьку, слесаря из Вены, у которого были тяжелые рабочие руки и ловкие пальцы механика. Он вызвался объяснить, как стреляют из фауст-патрона, и теперь молча снял головку, ткнул пальцем — сюда, мол, вкладывается запал, а сюда — взрывчатка, и показал, как обращаться с прицелами.
— Alles ist ganz einfach![7] — Он сплюнул, и отошел.
Все учились разбирать и собирать фауст-патрон до самой полуночи, пока сержант не прогнал свою команду спать. Бронебойщик Иозеф Гашек, который впервые в жизни очутился не под материнским крылом, спал в эту ночь очень тревожно.
Танки! Танки!
В воскресенье в окружной штаб о них доносили со всех сторон. На рассвете патруль привел к капитану Царде шестерых безоружных людей, на рыбацких плоскодонках переплывших Влтаву под Буловкой, у Белой скалы. Все шестеро, мокрые до нитки, стояли сейчас в кабинете Царды у самой двери, дрожа от холода. Царда долго разглядывал их, не говоря ни слова, — очень уж странные были у них глаза. В них застыл не то страх, не то стыд.
— Откуда вы? Из Либени? А почему вы оттуда бежали? — спросил наконец он.
— За нами немцы гнались… в садах под Буловкой…
— Много там немцев?
— Тьма-тьмущая… Одни эсэсовцы!
— Вы стреляли в них?
— Да, стреляли!
— А где же ваше оружие? — вдруг резко спросил Царда.
Ответ замер на губах беглецов, головы опустились еще ниже.
— Где ваше оружие? — неумолимо переспросил Царда.
Один из допрашиваемых ответил, заикаясь:
— Все равно у нас не было патронов… Нас, того и гляди, могли поймать…
Царда не сдержался, ударил кулаком по столу:
— Да вы его побросали! А мы тут малокалиберные винтовки ищем! Это называется…
Царда не произнес того сурового слова, которое все время вертелось у него на языке. Он так крепко сжал кулак, что побелели суставы.
Человек, который сказал о недостатке патронов, не сводил глаз с рук Царды, словно зачарованный, и наконец растерянно пробормотал:
— Немцы пытают каждого, кто попадет им в руки с винтовкой! Выкалывают глаза…
Его седовласый товарищ, по-видимому рабочий, который до этой минуты не произнес ни слова, неожиданно сказал:
— А самое главное — у них танки! Столько танков! Попробуйте пойти с обыкновенной винтовкой против танка! Они сотрут вас в порошок!
— Где у них танки? Кто из вас сам их видел?
— Они всюду!
— Вокруг Буловки моторы шумели всю ночь!
Царде стал понятен ужас, застывший в глазах этих людей. Они испугались тяжелых металлических чудовищ. Ведь один вид танка, даже мирно ползущего по улице, способен нагнать страх на кого угодно. Беглецы никогда в жизни не видели танков и не представляли себе, что их можно подбить. А неизвестность пугает больше всего. Даже сам Царда, обыкновенный пехотный капитан, за все время, что служил в армии, ни разу не видел настоящей танковой атаки. Он знал отупляющий грохот этих стальных носорогов лишь по немецкой военной кинохронике.
Если танки стоят над Рокоской, то первый их удар обрушится на Тройский мост. Это наиболее важные ворота на западный берег Влтавы. А что немцы отступают под натиском русских к западу, было совершенно очевидно. Если они прорвутся на Тройском… Поэтому капитан Царда счел необходимым послать связного к начальнику обороны моста — к Гошеку.
Потом он решил познакомиться с теми, кто сегодня ночью учился у венца заряжать фауст-патроны и стрелять из них.
— Вы уже чему-нибудь научились? — спросил он коренастого сержанта, который чрезвычайно ревностно следил, чтобы его команда была наготове.
Сержант весело ухмыльнулся:
— Так точно! Для практики нам недостает только танка!
— Как бы их не оказалось слишком много! — не удержавшись, произнес Царда и тут же рассердился на самого себя.