Выбрать главу
* * *

Как всегда в пасмурные дни, смеркаться начало рано. Трава, полураспустившиеся листики крыжовника, нарциссы, покрытые каплями дождя, — все доказывало, что природа получила влагу в избытке. Деревья, на которых уже распускались почки, как и все остальные растения, казались озябшими. Дым, поднимавшийся из труб, был не в силах прорвать низкую завесу облаков. Он расползался по холму, опускался в сады, смешивался с голубовато-серой дымкой выхлопных газов, висевшей над садами. Казалось, воздух был отравлен здесь бензиновой гарью. Люди не показывались, птицы молчали. Деревья и кустарники, словно закопченные ядовитым дымом, выглядели хилыми, почти увядшими.

На асфальтовой мостовой вдоль улицы, которая тянулась среди особняков, бесконечной чередой стояли прикрытые со всех сторон зеленью, пестро размалеванные танки фирмы «Рейн-металл». Длинными стволами пушек они почти касались друг друга и в мутном сумеречном свете походили на караван фантастических слонов, поднявших хоботы. Танки принадлежали крупной эсэсовской части; половина из них должна была пройти через Пальмовку в Карлин, а другая, сосредоточенная в Кобылисах и в Либени, — прорваться на западный берег Влтавы через Тройский мост.

Утром сержант Марек, Гошек и Галина видели в бинокль только авангард. Весь воскресный день стальные чудовища на широких, неуклюжих гусеницах подтягивались все ближе к Праге. С каждым часом их становилось все больше. Одни из них были расписаны зелеными, коричневыми и желтыми пятнами, другие — выкрашены в песочно-желтый цвет. Но на каждой башне красовался черный крест с белой каймой.

Человек, обладающий чувством юмора, мог бы назвать эту танковую дивизию эсэсовцев дивизией недорослей. Даже ее начальнику, оберштурмбанфюреру Вейдингеру, было не больше тридцати двух лет. Экипажи его танков, если не считать нескольких умудренных опытом убийц, состояли преимущественно из семнадцати-восемнадцатилетних юнцов — последних резервов, набранных в старших классах гимназий, профессиональных училищ и на заводах. Старые эсэсовцы, уцелевшие после отступления с Украины, хвастались перед молодежью своими зверствами, легко заражая ее своим цинизмом и жестокостью.

Большинство безбородых юнцов в коротких, застегнутых на все пуговицы танкистских куртках, в шапках, украшенных изображением черепа со скрещенными костями, были во власти какого-то странного гипноза. Война, в безумную мясорубку которой они были брошены Гитлером прямо со школьной скамьи, искалечила их души. Танкистами владел полудетский страх, и они трусливо дрожали, полные ужасных предчувствий.

Но вместе с тем этих юнцов увлекала мрачная «романтика смерти», о которой им долбили в школе и в Гитлерюгенде. И потому их страх быстро переходил в бешеную, слепую ярость, когда становится на все наплевать. Они познали легкость убийства, безнаказанность грабежей и насилий и быстро, словно на ускоренных курсах, превратились в уголовных преступников высшей марки. Но теперь пришло время, когда от выстрелов советской артиллерии разлетелись в прах все их честолюбивые мечты. Близился час неизбежной расплаты. Если бы они могли, то взорвали бы весь мир — было ясно, что теперь для них все потеряно. Кое-кто подумывал о бегстве. А другие — о новых и новых убийствах, пока не наступит развязка. И потому они были гораздо опаснее обычных солдат немецкой армии, значительной части которых война к этому времени уже опротивела до последней степени.

Танкисты-эсэсовцы вылезали сейчас из танков через башни и нижние люки и смотрели с высот на город, лежащий за рекой.

Котловина Голешовиц с четырьмя высокими трубами электростанции терялась в предвечерней мгле. Но Тройский мост с тремя баррикадами на нем был виден как на ладони. Видны были и лодки, проплывающие около мостовых опор.

Эсэсовцы ненавидели Прагу, не могли без ненависти думать о том, что «чешские скоты», как обычно они называли чехов, отважились преградить здесь путь к отступлению. В школе этим юным головорезам вбили в голову, что Прага — «старинный немецкий город». Но сейчас они чувствовали, хотя и не были слишком восприимчивы, что не только люди, но и каждый камень ополчился против них и что весь город похож на гигантскую, наводящую страх западню. Это еще больше разжигало злобу эсэсовцев.

— Welcher Unsinn diese Barrikaden![8] — яростно возмущались они.

вернуться

8

Какая глупость эти баррикады! (нем.).