— Оставь! Разве ты не видишь, что мне пришел конец?
Только теперь Галина заметила большую лужу свернувшейся крови. Как острым ножом, девушку резанула мысль, что сержант истекает кровью и ничего сделать нельзя. И Галине показалось, что она сама истекает кровью, что сейчас ее покинут последние силы. Присев около Марека, Галина дрожащей рукой отвела волосы со лба сержанта. Лоб был влажен от холодного пота. Марек вздрогнул от этого прикосновения, закрыл глаза, словно теряя сознание, но тут же очнулся и хриплым голосом еле выговорил:
— Я приказываю собрать винтовки, отнести гранаты, потопить оставшиеся лодки!
Она подчинилась, не задумываясь, нашла три винтовки, взяла жестяной ящик с гранатами. Но что-то заставило ее вернуться к сержанту. Она положила оружие возле себя и обеими руками обняла голову Марека. Он едва заметно улыбнулся, в помутневших глазах промелькнули прежние озорные искорки, и он прошептал:
— А поцелуй?..
Его губы были удивительно холодны.
— Иди!..
— Я останусь здесь!
— Глупости! Винтовки! Гранаты! Передай… Гошеку…
Марек сжал руку Галины повыше локтя, но пальцы цепенели. У сержанта не было сил, и он устало огляделся:
— Надень шапку! И гранату… на всякий случай.
Он хотел умереть один. Галина не посмела ослушаться. Достала гранату из ящика, надела шапку так, как надевал сам сержант, — ухарски, слегка набекрень. Марек дотянулся здоровой рукой до нагрудного кармана, нащупал окурок сигареты и зажигалку и жадно закурил.
— Всё… Прощай! — со вздохом сказал он, и тут же глаза сержанта Марека закрылись, сигарета выпала изо рта.
Галина еще раз поцеловала холодный лоб и отправилась выполнять приказ.
СМЕРТЬ ПОД БЕЛЫМ ФЛАГОМ
Оберштурмбанфюрер Вейдингер, державшийся только с помощью алкоголя и никотина, которые натягивали его нервы, как струны, готовые лопнуть, стоял с тяжелым призматическим биноклем на балконе виллы, облюбованной им под штаб. Вейдингер был раздражен, и раздражение его все возрастало, оттого что он чувствовал, как дрожат его колени. И бинокль в костлявых тонких пальцах, аристократически благородной формой которых он очень гордился, то и дело вздрагивал, мешая сосредоточить внимание на том, что полчаса назад было первой баррикадой и где сейчас столбом поднимался дым к небу. К тому же это был уже не первый пожар сегодня: с этого же места он смотрел на подорванный чехами танк, пылавший в нескольких метрах от этой дощатой западни. Между прочим, в тот момент и задрожали его «железные», как он уверял себя, колени.
С тех пор он не мог унять эту дрожь.
— Коньяку! — сердито крикнул он своему ординарцу и впервые в жизни пренебрег правилами приличия, хлебнув прямо из горлышка принесенной бутылки.
Большой глоток огненной влаги подбодрил его на некоторое время, поднял дух, разогнал сонливость, нервная дрожь стала меньше.
«Это не страх, а напряжение хищного зверя перед прыжком!» — подумал он с мрачным удовлетворением и вдруг спросил командира артиллерийской батареи, который стоял рядом:
— Вы видели когда-нибудь тигра перед прыжком? У него вздрагивает каждый волосок!
Командир батареи, оскорбленный тем, что Вейдингер не угостил его коньяком, как полагалось бы по правилам солдатской дружбы, лишь пожал плечами. Он был удручен тем, что эсэсовцы поставили его в трудное положение в ту самую минуту, когда он уже рассчитывал бросить свои пушки на произвол судьбы, попробовать в штатском костюме обойти Прагу стороной и двинуться на запад. Командиру батареи с первой минуты стал противен этот коротышка, этот эсэсовский выродок с «Рыцарским крестом» на шее и дубовыми листьями в петлицах.
Но вместе с тем он побаивался Вейдингера, испытывая панический ужас при одном воспоминании о том, как ночью на его глазах оберштурмбанфюрер собственноручно расстрелял пойманного дезертира. И у артиллериста тоже дрожали ноги в высоких сапогах. Но он, в отличие от Вейдингера, не чувствовал никакой ярости, ему вовсе не хотелось прыгать, как тигр, он предпочел бы спасаться бегством, как олень.
— Итак, с этим дощатым забором все покончено! — сказал Вейдингер, отнимая от глаз пляшущий в руках бинокль, и на его бледном, почти зеленом лице блеснуло мрачное торжество.
— Нашим снарядам тоже конец, — ответил, кашляя, артиллерист.
Он всеми силами старался скрыть тайную надежду, что отсутствие снарядов ускорит капитуляцию.