Ветеран в тельняшке начал зеленеть. Чувствуя приближение очередной потасовки, я торопливо предложил:
– Действительно, давайте водочку.
– Можно с прицепом, – залыбился Арзуман.
Цвет кожи хозяина тельняшки обратно посерел в натуральный. Они одновременно с Арзуманом потянулись за бутылкой, которую в итоге перехватил юркий Бакинец.
– За правильных пацанов! – с досадой предложил провокационный тост Ветеран в тельняшке, ревниво следя по жизни вытаращенными глазами за справедливый разлив спиртного.
– Да, и чтоб их побольше было, – промяукал Оператор из своего столика, “стыдливо” продувая мелированную челку.
– Что, конкуренции боишься, сучка? – загоготал Ветеран в тельняшке.
Оператор даже бровью не повел.
– Считаю ваше обращение комплиментом, мальчик мой.
– Что-о!.. – Ветеран в тельняшке оторопел и опять начал меняться в цвете.
– У тебя интересная перспектива, братан, – захихикал Бакинец.
– Тихо-тихо… – придержав за плечо, почти с силой посадил возмущенного коллегу обратно, Арзуман. – Товарищи твои шутят. Товарищи, – обратился он по назначению, – хватит провоцировать криминал.
– Да, лучше не рисковать, – задумчиво произнес Прилизанный, видимо, еще не отошедший от прения с рассказчиком. – Только анархистов-максималистов не хватает нам в перспективе.
– На фронт бы обоих… – процедил сквозь зубы Ветеран в тельняшке. – А лучше на зону… Вас всех надо на зону! – вдруг выпалил он и зло уставился на Прилизанного.
– Что ты несешь, алкаш? – храбро пролаял в сторону “Тельняшки” Зопаев. – Если война начнется, я лично возьму в руки оружие и пойду воевать. Мы покажем им! За все ответят!..
Все замолчали и удивленно уставились на него. Зопаев от выпитого и высказанного покраснел как рак и, гордо вскинув голову, казался образцом патриотичности.
– Зопаев, если ты пойдешь воевать, мамой клянусь, мы сами непременно окажемся в глубокой армянской жопе. Хачики будут думать, что все нормальные пацаны у нас изжились и потому таких уродов, как ты, в армию забирают, – изрек, икая Бакинец.
– Лучше Карабах армянам отдать, чем с Зопаевым в одной камере… тьфу… в окопе сидеть! – заревел Ветеран в тельняшке и исступленно начал стучать по груди. – Падлой буду, если с ним в одной сралке сяду!..
– Молчать!.. – тут взревел Прилизанный. Оставшиеся у него на голове редкие волосы вздыбились как у плешивого ежика и стали торчать во все стороны. Нотка отчаяния в голосе заставила публику действительно замолчать.
– …Вы, жалкие обыватели, неудачники и слизняки, достали меня до невозможности! Вы можете заткнуться, просто жрать шашлык, жрать водку и слушать этот рассказ? – глаза его ненормально светились и, казалось, вот-вот вылезут. – У меня полно дел, государственных забот, в конце концов, семья, а я тут торчу и вынужден слушать всю эту тупую болтовню!..
Наступила чуть ли не оглушающая тишина. И в этом слуховом вакууме вдруг послышались какие-то крики бравады в соседнем зале. Кто-то мерзким, пьяным голосом пытался спеть мугам, а остальные пытались аплодировать.
Звук вилки, скрипящей по чьей-то тарелке, прошелся и по нашим нервам. Все невольно посмотрели на Арзумана. Бросив вилку на стол, он отрывисто ответил.
– Вас тут никто не держит. А за ресторан мы сами заплатим.
– Скинемся, – поддержал я.
– Мы вас угощаем, – съязвила и Аталай.
– Упрекать гостей куском хлеба! – покачал головой Ганмурат. – Где мои горы…
Прилизанный схватился руками за голову, так и застыл. Обратился он к нам уже сдержанно и заметно покрасневший.
– Извините, ради бога. Я… не хотел… Но поймите, я не могу без конца слушать о какой-то сралке или жопе. Неужели нельзя по-иному высказываться, чтобы слух не резало. Поймите же, я не привык к такому лексикону, у меня другой мир, другое восприятие…
– Слушай, ты, урод! Когда научишься культурно быздеть в приличном обществе? – обрушился на Ветерана в тельняшке Бакинец. – Зачем жопа, если есть задница, чемодан, сиделен или пердак? Чему тебя в школе учили? Зачем сралка, если можно унитаз? Я не сяду с ним на один унитаз. Или в одном поле – это вообще поэтично.
– По-ле, русское поо-ле!.. – запел мерзким фальцетом режиссер.
– А я не хочу унитаз! – вновь заорал Ветеран в тельняшке. – У меня его никогда и не было… – от возмущения синие жилки выступили у него на шее под цвет тельняшки, а глаза прослезились. – Я и в тюрьме нюхал парашу под собой, и в своей клетушке на Советской улице. И всю жизнь был в жопе, неважно в армянской или в азербайджанской, куда такие, как они… – он вскинул палец чуть ли не в глаз Прилизанному, – меня определили. Он меня пригласил сюда, и, если ему не нравится, как такой неудачник как я… быздю, пусть катится к своим таким же удачливым подонкам, как он сам! Пусть ставит свой пухлый срандел на свой фарфоровый унитаз и оставит мою костлявую жопу в покое!