Оказывается, первой любовью Размика Аллахвердяна была азербайджанка, дочь второго секретаря одного из районов послевоенной Советской Армении. И та вроде тоже отвечала ему взаимностью. Но когда дело дошло до старейшин рода, те после долгих уговоров поставили сватам условие: мол, парень должен стать мусульманином и, соответственно, сделать обрезание.
Хотя в советское время устои традиционных религий были основательно расшатаны, люди на подсознательном уровне следовали этим традициям, столетиями укоренившимися в их ментальности чуть ли не на генетическом уровне. Большое значение имело место в решении этих и других схожих вопросов “институт аксакальства”, с которым вынуждены были считаться даже партийные боссы.
Родня Размика сначала в гневе отказалась от предложенного, сочтя себя оскорбленной, хотя молодой Размик, чтобы добиться цели, согласен был даже на обрезание, хоть и холодел при мысли о предстоящей экзекуции. И орал во всеуслышание, что не то, что принять магометанство, хоть черту готов челом бить, лишь бы его женили на красавице Сураййе.
Видя одержимость единственного отпрыска, да и учитывая предприимчивыми армянскими мозгами выгодную брачную партию с дочкой партийного босса, родители его обратились не то к попам, не то к католикосу, что, может, во имя достижения цели, церковь даст свое благословение к требуемому “предательскому” обряду? Мол, пусть примет магометанство, женится, потом опять сделаем его добрым христианином, а заодно оставим конкурирующую религию с носом. Те вроде за чаркой доброго вина ехидно согласились. Но когда какой-то продвинутый поп поразмыслил, что религию поменять и опять принять обратно в общем-то фигня, учитывая, что Бог един, но как быть с отрезанной плотью? Ведь ее-то обратно в заводском качестве уже не прилепишь?
И переговоры “резонно” уперлись в тупик.
Убедившись в бесперспективности затеи и боясь огласки и, соответственно, коммунистической порки “сверху”, секретарь, наконец, выгнал армянских сватов прочь и переправил дочь к бакинской родне, а там спешно выдал за какого-то бедного родственника. Все утряслось. Остались довольны и аксакалы, и муллы, и попы. Только Размик получил душевную рану, преследующую его, наверное, всю оставшуюся жизнь…
Ясно, почему бравый старик так в спешке ретировался. Мало кто помнил эту историю, но, к его сожалению, не Джулина бабушка. И, конечно, то и дело разглагольствующему о величии и исключительности “армянской расы” Размику Аллахвердяну было накладно признаться, что когда-то он и сам мечтал породниться с представительницей этой “дикой” нации, как ранее выразился…
Как бы то ни было, когда старик заткнулся, среди оппозиционно настроенной части родственников Джулии больше не нашлось столь харизматичного лидера. Спартак Манучаров упорно молчал и не вмешивался. Зато Артур и его жена Гаянэ активно выступили в пользу нашего с Джулией брака и других зарядили. Мол, хватит, все мы люди в конце концов, знаем, что есть Баку и кто есть бакинцы. После некоторого обсуждения – притом являющиеся в большинстве бакинские армяне перетирали тему на “родном” русском – все обратили взоры к непосредственным предкам Джулии и постепенно замолкли.
Самвел Манучаров еще долго молчал, уставившись в пустоту. Казалось, он эти разговоры и не слышал. Наконец Роза локтем осторожно коснулась его руки, выводя из оцепенения. Он глубоко вздохнул, чуть ли не по очереди рассмотрел сидевшую за столом родню и заговорил:
– Почти все мы, дорогие мои родственники, собраны в этом чужом городе по злой воле старушки-судьбы и объединены не только кровными узами, но и общей бедой, сплотившей нас еще крепче. Сегодня перед нами тяжелая дилемма – принять этого молодого человека в лоно нашей семьи или нет? Парадокс заключается в том, что душа наша радуется и ликует, человек этот из родной нам бакинской среды, вырос перед нашими глазами и является дорогим намного раньше этого дня. А разум отвергает даже саму мысль об этом, как кощунственную. И вы знаете, почему.
Мы с его отцом были большими друзьями. Наши жены были ближе родных сестер. Я не помню ни одного вкусного обеда, которым не делились. Всегда один и тот же казан возвращался то к нам, то к ним, обязательно наполненный вкусным, ароматным блюдом. И мы даже не помнили, чей этот казан.
Сегодня я не общаюсь с его отцом. Моя жена не общается с его женой. И мы не делим больше хлеб-соль. Наши народы воюют. Нас выгнали из родных домов, из нашего прекрасного города. Сотни тысяч азербайджанцев столкнулись с такой же участью. Если на небе есть Бог, а я верю, что он есть, то те слуги Дьявола, придумавшие эту муть, ответят за свои проступки. До седьмого колена будут прокляты их потомки, настолько велик грех их деяний!