- Т-там, - ощутив жгучее желание оказаться отсюда километрах в пятистах, махнул рукой профессор. - Э-э...
- С кем?
- М-м... Э-э....
- Шо ты мекаешь? - рявкнул молодчик. - Жить хочешь?
Профессор закивал. Жить он очень хотел.
- Тогда веди, - приказал молодчик и, подумав, добавил: - Шлимазл сучий.
***
Шалея от страха, Шадрин обречённо смотрел, как троица расправляется со съестными припасами.
- Государь, говоришь? - с набитым ртом осведомился курчавый молодчик. - А Батьки Всея Руси нету?
- Н-нету. Вы м-меня убьёте?
Молодчик, проигнорировав вопрос, с чувством отхлебнул из пузатой бутыли с двуглавым орлом на этикетке, протянул бутыль блондину и принялся набивать рот бужениной.
- Свинину-то нехорошо, Моня, - упрекнула молодчика девушка, которая отмытая действительно оказалась вполне хороша, как и утверждал покойный Болотов.
- Бог простит, - махнул рукой молодчик. - Жрите ужо побыстрей, шо ли. Уходить надо.
- Куда спешить, - невозмутимо возразил блондин. - Отдохнём, сил наберёмся. Этот господин не опасен.
- Я б его таки шлёпнул, благородие, - не согласился молодчик. - Мало ли шо. Да и дружки его заждались ужо. На небесах. А уходить по-любому надо.
- Уйдём. Хотя, если верить этому господину из Москвы, неизвестно куда мы отсюда угодим.
- Куда-нибудь да угодим. Жратвы теперь завались. Пушки хорошие, патронов много. Не пропадём.
- Ладно. Вы обещали мне кое-что рассказать, Полина, - обернулся к девушке блондин.
- Да, - Полина опустила голову. - Только я подумала: наверное, лучше вам этого не знать, Николя.
***
Полгода назад Полина Гурвич, солистка одесской оперы, а заодно агент французской разведки, была приглашена на приём, который давал новый градоначальник. Приём - громко сказано, попойка отличалась от кабацкой лишь размахом. Самогон рекой, крики, сальные взгляды... Тем не менее, требовалось отсидеть за столом положенное, "сделать уважение" новой власти. Полина и сидела, до тех пор, пока не увидела, как в залу входит человек, материалы на которого она собирала. Человек, так же, как и она, работал на "Второе бюро", но потом открестился и сдал прежним властям полевых агентов. Полина встречалась с ним дважды, передавала документы и фотографии. Рыхлый, мордастый, запитый - этот человек всегда вызывал у неё брезгливость.
- Кто это? - поинтересовалась Полина у соседа по столу, взглядом указывая на мордастого.
- Лев Николаевич Задов, градоправитель наш.
На секунду взгляды Гурвич и Задова встретились, затем градоначальник отвернулся. Через десять минут Полина бежала с приёма через окно в дамской комнате.
***
- Уходим, - Моня навьючил на себя рюкзак с провизией. - Показывай вход, сволочуга, - махнул он стволом перед носом Шадрина.
- Я м-мог бы, - профессор запинался от страха, - м-может быть, э-э. Если в-вы останетесь... Ок-казать вам протекцию.
- Вот уж не стоит, - блондин заткнул за пояс револьвер Болотова, подумав, приладил по соседству пистолет Лешко. - Кстати, почему у вас пришлых расстреливают?
- Н-не знаю. Но д-думаю...
- Ну-ну, смелее, - подбодрил блондин.
- Думаю потому, что к-крамола заразна. У н-нас, видите ли, нет анархистов, эсеров, н-националистов...
- А евреи есть? - хмуро осведомился кучерявый Моня.
- У нас г-говорят "жиды". Жиды есть.
- Шлёпнул бы я тебя, - мечтательно поведал Моня. - Ладно, живи. Показывай, хде вход.
***
Страшным выдался год тысяча девятьсот девятнадцатый от рождества Христова, а следующий, девятьсот двадцатый, ещё страшнее.
Шестая армия Южного фронта под командованием товарища Фрунзе готовилась к прорыву через Сиваш, начало которого, по слухам, ожидалось со дня на день. Бойцы третьего краснознамённого полка Моисей Перельмутер и Николай Краснов сидели у общего костра, молчали, прислушивались к разговорам.
Был боец Перельмутер невысок, плотен, по-коршуньи носат и мелким бесом кучеряв. Ещё был он немногословен, неприветлив и вечно небрит. И было в нём вороватое что-то, лихое, бандитское. Прошлое своё скрывал, и что связывало его с широкоплечим, до ассирийской темноты смуглым Красновым, оставалось неизвестным. Батальонный комиссар давно присматривался к обоим и пролетарским чутьём распознавал если не врагов, то, в лучшем случае, попутчиков. Мутных, временных. Ставить их к стенке, однако, комиссар не спешил. Храбрости был боец Перельмутер необычайной и отваги отчаянной... А Краснов, тот стрелял. С двух рук, на звук и навскидку, не меняясь в лице, не целясь и не промахиваясь. И таскал за собой бабёнку. Тоже мутную, как и он сам, хотя и смазливую. И кем ему та бабёнка доводилась - неизвестно. Вроде бы спали, как муж с женой, вместе, а на людях друг дружке "выкали".
- Всякое бывает, - прихлёбывая чай из алюминиевой кружки, степенно рассказывал Ванька Глебов, бывший черноморский матрос. - Вот случай был. Встали мы на якорь возле городишки одного. Названием Новый Афон. А был у нас на коробке один местный, всё пещеры нахваливал. Хорошие, дескать, пещеры, красоты необыкновенной. Давайте, мол, слазаем. Уговорил. Отпросились мы на берег впятером, на сутки, и в те пещеры полезли. В общем... - Глебов замолчал.
- Ну, дальше что было? - подбодрил рассказчика Краснов.
- А дальше чертовщина началась. Полезли мы туда впятером, а вернулись всего двое. Остальные как под землю провалились. Искали мы их потом трое суток. Пока ещё двоих не досчитались. Тоже как сквозь землю. Раз - и нету людишек. Как не бывало.
- Как, говоришь, городишко тот назывался? - угрюмо спросил боец Перельмутер.
- Новый Афон, а что?
- Да так.
Той же ночью бойцы Перельмутер и Краснов исчезли из расположения Третьего краснознамённого полка Шестой рабоче-крестьянской армии Южного фронта под командованием товарища Фрунзе. И бабёнка красновская с ними сгинула. Комиссар, которому доложили утром, затвердел лицом, выматерился пространно. Зря не прислушался к классовому чутью, к пролетарскому, и всех троих не расшлёпал.
***
- Уходить надо, - хмуро сказал Моня Цимес, когда, пробравшись по лесной тропе, оставили позади полковой обоз. - Дрек эта, как её...
- Реальность, - подсказал Краснов.
- Она. Хде искать этот Афон, благородие?
- Новый Афон на Кавказе, - ответила за Краснова Полина. - Только я думаю, ни к чему нам туда. Все они друг друга стоят. Реальности.
- Пожалуй, да, - невозмутимо согласился Краснов. - Есть конкретные предложения, Поля?
- Есть. Можно уехать, эмигрировать.
- Куда же?
- В Париж. Попробуем пожить там. К тому же, под городом есть катакомбы. Вернее, были. В нашей реальности.
- Значит, должны быть и здесь. Хорошая идея, мне по душе. Ты, Моня, как?
Моня Цимес помолчал. Угрюмо поворошил палую осеннюю листву носком сапога.
- Разойдёмся, - предложил он. - Вы ехайте себе в Париж, а я пойду.
- Куда ты пойдёшь?
- Не знаю. Можа в Афон. Можа в Одессу вернусь. Можа ещё куда. Хочется пожить красиво.
- Красиво здесь не получится.
- Тогда как получится.
- А нас, выходит, бросишь? - Полина подошла, положила ладонь Моне Цимесу на предплечье. - Как мы без тебя? Ты ведь наш... - Полина замялась и смолкла.
- Талисман, - подсказал Краснов.
- Да. Наш с Николя талисман.
Моня засопел, нахмурился.
- В Париже евреи есть? - спросил он, глядя в сторону.
- Евреи? Есть, конечно, евреи везде есть.
- Ну, тогда ладно.