–– А ты блондин, потому что аристократ или аристократ, потому что блондин?
–– Угу, – всё в том же трансе кивнул Кэрроу.
Нико начал хохотать. Отсмеявшись, уточнил. – Чего угу? Аристократ?
–– Да.
–– Правда что ли?
–– Да… Не любишь аристократов?
–– Да мне посра… пардон… Не боишься спускаться в Низину?
–– Боюсь, – улыбнулся Артур. Всё это время он так и сидел с одной босой ногой. Мокасин стоял ступенькой ниже, сверху на голенище висел носок. Синяк у основания пальцев на внешней стороне ноги «вопил» о милосердии.
Нико откинулся спиной на ступеньки и запрокинул голову ко входу Касперо – Ма-ам, покормим его? – Крикнул он. Из проёма тотчас высунулась и закивала голова Клауди Санчес. И она и Алехандро с самого начала беседы Нико с маньяком тусовались преимущественно перед дверью. Так – на всякий случай
Нико опёрся рукой о плечо Артура и встал. – Пойдём что ли, – пригласил он. Кэрроу вернул ему кружку и заторопился обуться.
Уже около трёх часов он находился вне стен дворца. «Ещё полчаса уже ничего не изменят», – думал Артур, которому очень хотелось посмотреть на Касперо изнутри. Оставалось надеяться, что Хенрик сдержит обещание и прикроет его отсутствие перед матушкой, если той вдруг срочно приспичит поболтать с учителем её сына.
* * *
Своей привычке проводить в архиве каждый день по несколько часов, Уильям Кэрроу никогда не изменял. Даже когда Гас Одноглазый преставился и главный историк – информатор государства оказался не у дел. Со смертью человека, свидетелем жизни которого он был, старик Кэрроу не перестал работать. Вспоминая дни и ночи, проведённые с «Одноглазым», Уильям предавался психологическому анализу действий и поступков бывшего короля. Ещё он начал новую хронику… секретную, которая описывала некоторые моменты жизни дворцового общества и содержала правдоподобные, но пикантные или смешные истории. (На старости лет Уильям вдруг испытал потребность развлечься.) А также любовные похождения, которых при дворе было неисчислимое множество. Поставщиками содержания для его хроники были служанки, дворцовые дамы, фрейлины, дворцовые поэты, музыканты и собственный сын Артур, который имел уникальную память и способность красочно и подробно повествовать. Другими словами, на пенсии старик Уильям не скучал.
Он мог назвать себя счастливым человеком. Не каждому доведётся прожить интересную жизнь, иметь прекрасную жену и талантливого, умного, порядочного сына… Элишии, например, в этом плане не повезло.
В рабочей комнате архива музыкально прозвенел колокольчик – Констанция звала наверх. Круф, который лежал под столом, и который понял, что сейчас останется в одиночестве, с лёгким ворчанием немедленно вцепился зубами в тапочек Уильяма. Кэрроу досадливо наморщил лоб. Он не любил когда его отвлекали от работы, и не любил, когда собака слюнявила его обувь.
Потеряв возможность спускаться в архив из-за мерзкой псины, Констанция придумала другой способ напоминать мужу о своём существовании – звон магической золотой финтифлюшки. Она купила её десять лет назад и назвала – «Гедрих». Каждый раз, когда надо было обедать, ужинать, или решить важную проблему, Гедрих нежно тренькал один раз. И через двадцать минут, если Уильям в силу увлечённости или загруженности, игнорировал первый сигнал, он тренькал два раза и уже не так нежно, потом начинал противно орать, и заглушить его не было ни какой возможности. Круф начинал лаять и подпрыгивать вверх, клацая зубами, светочи истерично мельтешили! Хочешь-не хочешь, приходилось всё бросать и подниматься наверх.
–– Иду, иду, – прокряхтел историк-информатор, наученный горьким опытом долгих лет. Он закончил писать предложение, и правой ногой отцепил Круфа от тапка левой. Затем встал и перенёс раскрытую хронику со стола на отдельную полку – для просушки чернил на страницах.
Констанция ждала его сразу за дверями архива – немного бледная и расстроенная, но как всегда безупречная внешне. Ни один преступный светлый волос не выбился в самоволку из-под золотой сетки на её голове, и не одна замятая складка не обозначилась на идеально разглаженном шёлковом платье.
–– Что? – Спросил Кэрроу.
–– Артур в поместье, – шёпотом доложилась жена.
Уильям чуть насупился. Он знал о распоряжении Элишии для его сына, – находится при Хенрике неотлучно в течение трёх недель. Ослушание грозило всяческими карами, начиная, от недовольства королевы и заканчивая, серьёзным наказанием в виде королевской порки: «Где он?».
–– У себя в комнате… переодевается…