По дороге домой Карпеко зашел в 42-ой магазин, который находился на углу 25-го Квартала, выходя одним крылом на поселок Аэродром. Продмаг был провинциальным и тихим даже по меркам Жданова. Еще более жалким был, пожалуй, только магазин в садах, на съезде с Тополиной - о его существовании не подозревали многие, обитавшие менее чем за километр на поселке.
В хлебном отделе Карпеко купил половину серого хлеба, расплачиваясь, взглянул на четвертушку буханки, оставшуюся от иного покупателя. Подумал: если человек покупает в булочной четвертушку буханки хлеба - он просто чудовищно, безнадежно одинок. Такие люди опасны. Никто не знает, что у них на уме даже приблизительно.
Впрочем, тут же мысленно осекся: он тоже брал четвертушку, если бы не любил натирать горбушку чесноком и солью. Чеснок на огороде Карпеко одичал, стал мелким и рос как бурьян.
В мясном отделе 42-го магазина даже не имелось продавца, поскольку продавать в нем было нечего. Но компрессор все равно сосал электричество, нагнетая в холодильник-витрину мороз, и снежный наст рос там и в самый жаркий день.
В рыбном отделе громоздились глыбы мороженых кальмаров, да лежала тюлька в картонных коробках, раскрашенных под бересту.
Некоторое здесь оживление наблюдалось разве что утром, когда в молочный павильон завозили молоко, и к прилавку выстраивалась очередь с бидонами. К обеденному перерыву обычно оно заканчивалось, и продавец пропадал и там. Однако могли завезти молоко и даже сливки в бутылках. Но в тот день завоза не было, а в витринах молочного отдела стоял майонез с привкусом машинного масла.
На сэкономленные от не приобретенного молока деньги, Карпеко купил в кондитерском отделе вафли. Вафли Сергей любил, потому что их можно было есть долго: отделить верхнюю пластинку, сжевать ее, затем это же проделать с нижней. После - соскоблить зубами шоколадную массу и снова отделить лакомую пластинку.
Около 42-го продмага имелся перекресток по меркам поселка значимый. Наискосок от магазина стояла сваренная из металлического уголка, арматурных прутьев и толстой проволоки овощная «сетка». Она работала преимущественно летом и в начале осени, следовательно, особой нужды в отопление и герметичности помещения не имелось. Даже напротив: за зиму и весну вонь из овощного отдела выветривался. Собственно, и строили эти «сетки» на некотором отдалении от продовольственного магазина как раз, чтоб гнилостный запах не портил и без того нерадостную картину.
А через дорогу от «сетки» и продмага у частных домов на вытоптанной земле размещался крохотный базарчик - буквальная смычка между городом и деревней. Там никогда не бывало более пяти продавцов. Торговали здесь избытки приусадебного хозяйства - слишком незначительными, чтоб идти с ними за три квартала на Тихий рынок. Здесь была зелень, овощи и фрукты по сезону. Изредка - яйца, еще реже - козье молоко.
Идя со службы, Карпеко изредка заставал старушек-зеленщиц, но в этот раз не было и их.
Домой торопиться не имело смысла, и Карпеко отправился по долгой дороге, через Детский городок.
Дальше был уже поселок, иные дома которого помнили войну...
Хотя нет... Дома не помнят ничего, поскольку орган памяти у них отсутствует. А вот старики, живущие в них, действительно могли бы рассказать многое. Могли, но молчали преимущественно, ибо право на память имело только государство и его уполномоченные представители.
Впрочем, имелись исключения.
Дед Коля, который обычно встречал Карпеко на углу улиц Гастелло и Льва Толстого, кажется, не боялся самого дьявола, но его опасались все. Жена именовала своего супруга исключительно Старым Дураком, но делала это с опаской. Сын тоже боялся отца, а внук так и вовсе сбегал от деда при первой возможности. Поселковая молва гласила, что этот старик треть своей жизни провел по лагерям и тюрьмам, а также, что он убил не менее полудюжины людей.
Пользуясь своим положением, Сергей как-то поднял из архива дело и узнал о прошлом деда Коли.
До войны тот был главным агрономом в местном совхозе и являлся успешным по тем меркам человеком. И была у него жена-красавица, на которую положил глаз директор совхоза, причем сердце красавицы тоже склонялось к измене. В один день директор подошел к своему подчиненному и попросил отступиться подобру-поздорову. Но несознательный молодой агроном скрутил кукиш. Ответно на следующий день на стол Кого Надо лег донос, и агроном Коля уехал в Сибирь убирать снег. Отсидел на стройках коммунизма пятнадцать лет, вернувшись, застал жену в объятиях доносчика. Убил и ту и другого, тут же сдался милиции, а после суда отбыл в Сибирь еще на восемь лет.