Но по улице Гастелло, что несколько изгибаясь, пересекала улицу Глинки, двигался милицейский «бобик». Увидав в конце улицы смутные силуэты, водитель включил мигалку и сигнал, а также дальний свет.
Все определилось в какое-то неуловимое мгновение. Аркадий и девушки прибавили ходу, хотя понятно было - от автомобиля не уйти. Валентина даже не сразу заметила, что велосипед стал легче, Когда заметила - подумала, что Пашка тоже налег на велосипед. И лишь когда повернулась смерить расстояние до угла из-за которого вот-вот должен был выскочить милицейский «бобик», увидала, как Павел, взяв пулеметы и сумку с магазинами, заковылял навстречу патрульным.
- Пашка! - окликнула его Валентина.
Остальные оглянулись, но не остановились и даже не сбавили ход.
Обернулся и Пашка.
- Командир, уходи! - крикнул он. - Я прикрою!
И залег, почти рухнул в траву.
Не было времени для сомнений и прощаний, паче вход во дворы, в спасительную темноту был в каком-то десятке метров...
Меж тем, Пашка залег, как учил когда-то друг Аркаша - оружие, рука, нога на одной линии, приклад плотно прижат к плечу.
Его готовили к бою - за друзей, за родину. И в это обучение страна вложила денег больше, чем в перевоспитание, чем в восемь классов школы, чем в ремеслуху. И вот пришло время бой принять - за друга, но против родины, не в далеких странах, а тут, в неглубокой яме на углу улиц Глинки и Гастелло, между кучей листвы и тротуаром.
Затвор послушно отсчитал первую очередь из пяти патронов. Пули перечеркнули автомобиль: разбили левую фару, прошили радиатор, пробили правое переднее колесо. Не то чтоб удержать машину, не то просто с перепугу, водитель взял руль влево, развернув автомобиль поперек дороги. И вторая очередь прошила правый борт. Завопил напарник - и если бы пистолет-пулемет был заряжен не мелкашными патронами, а макаровскими - был бы он уже мертв.
Вытащив раненого напарника из машины, водитель спрятался за капотом. И стоило бы вызвать подмогу, но рация осталась в кабине. Впрочем, стрельба уже разбудила в округе тех, кто лег спать пораньше. И обыватели неосмотрительно вглядывались через окна в ночную темень, звонили в милицию.
Над Пашкой на столбе ярко горел фонарь. Парень пустил вверх очередь, и в образовавшейся темноте его осыпало горячими осколками.
И если бы не был он ранен, то, верно, смог бы уйти. Милиционер, спрятавшийся за подбитым «бобиком» был перепуган. Он привык к хулиганам, пьяным дебоширам, от силы - к поножовщине. И вдруг оказался словно на войне.
Под покровом ночи ветер натащил тучи из которых заморосил мелкий дождик. Асфальт душно парил.
Где-то через пять-десять минут Пашку окружили: одна машина стала в Детском городке, вторая подъехала со стороны проспекта. Еще будто оставалась дорога вниз - но чтоб воспользоваться ей, следовало пересечь заасфальтированное пространство.
Не было часов, чтоб проверить - достаточно ли Пашка задержал милицию. Кажется, достаточно. Следовало бы подняться в полный рост, пойти на них в атаку, быть изрешеченным пулями. И умереть стоя.
Но сил встать уж не было.
Глава 46
Легушев свой штаб разместил отнюдь не в горкоме партии, где царил Кочура, и даже не в каком-то райкоме, а в Жовтневом исполкоме. Улица, где стояло здание исполкома нынче носила имя Карла Либкнехта, однако, за небольшим исключением выглядела донельзя мещанской со старорежимными домишками. на подоконниках которых стояли герани. К слову сказать, до революции улица именовалась Митрополитской. И митрополит некогда жил по соседству в одноэтажном домике, но умер. И, хотя его шаги иногда будто продолжали слышать, к соседям в исполком он не заходил.
Свет в кабинете был приглушен, а краешек стола заседаний сервирован пусть и не пышно, но изыскано - бутылка коньяка, консервы со шпротами, копченая колбаса, лимон и зелень по сезону.
Легушев-старший был не один. Компанию ему составляла милая комсомолочка с алым знаком ВЛКСМ на объемной груди. Взгляд ее больших глаз уж был затуманен выпитым, а две верхние пуговки на блузке - расстегнуты.
Увидав вошедшего Данилина, развалившийся в кресле Легушев, позвал того рукой.
- А, следователь! Садись с нами!
Кабинет в полумраке казался гигантским.
- Спасибо, я постою, - сдержанно ответил Данилин
- Садись, кому сказано!
Данилин сел.
- Пить будешь? - спросил Легушев, и, не дожидаясь ответа, стал наливать коньяк в имеющуюся третью рюмку. Следователь отметил: из рюмки кто-то пил раньше, поскольку желтоватая влага уже имелась на дне сосуда. Вероятно, это была не женщина, поскольку следы помады на стекле отсутствовали. Алексей предположил председателя исполкома.