Так, размеренно, текла наша жизнь последующие несколько лет. Пять месяцев курортного сезона мы наблюдали праздник жизни и считали что, у удачливых людей, так должно быть весь год. Остальные месяцы заполняли только учеба, тренировки, мальчишеские забавы… порой довольно жестокие и полное отсутствие свободных финансов. До следующего праздника жизни.
Летом мы боговали, продавая, через бабулек, отдыхающим самопальные поделки из рапанов, мидий и крабов. А так же кулечки с плодами инжира, разнообразной алычи, ажины, кизила, миндаля, тутовника — многочисленные посадки этих деревьев и кустарников были бесхозными даже в самом городе, не говоря о его окрестностях. Главное знать места и не попадаться местным пацанам. Также разгружали машины с арбузами и дынями, нанимались на уборку винограда.
Иногда разносили по дворам, ведрами, несортовую рыбу с сейнеров: бычки, скумбрию, пеламиду, ставридку, иглу, небольшую кефаль — чуларку. Работая на процент натурой, который отоваривали нам уже сортовой рыбой — черноморской камбалой или лобаном. Эту рыбу брали торговки на рынке, за половину розничной цены, но нам хватало.
И самой простой добычей считался сбор монет, которые отдыхающие кидали на счастье в одном и том же месте Набережной. Это было, что-то типа горного… пардон морского нищенства. Малышня выдергивала застрявшие монеты круглогубцами, из щелей между бетонными кубами укрепляющими Набережную от размыва. За пол часа можно было надергать более пятерика старыми на каждого. А это мороженное на весь день, учитывая, что фруктовое стоило 60 копеек, а молочное 90. Но этот был бизнес для малышей. В плохие дни, мы все же дергали монеты, но приходили на место до рассвета и надевали маски для подводного плавания. Все-таки это считалось западло, лучше было стырить чего-нибудь из чужого сада, особенно школьного или санаторского. Но лучшей работой было время, когда рыболовецкая портовая артель поднимала ставники у Гурзуфа. Тогда сосед брал нас с собой на шаланду и мы выбирали и сортировали рыбу из сетей. Часть улова шла, под заказ, в санатории, а часть делилась между артельщиками, прихлебателями и помощниками. Иногда ее было столько, что и не утащить зараз. Но не это было главным, а возможность, на время, встать у штурвала катера. Кроме того было купание с катера на глубине, традиционная шкара на берегу и рассказы старых мореманов исполняемые ими под шкару с рыбацким. Шкара это не чищенная и не потрошенная рыба, печенная на раскаленном железном листе. Потом рыбу разделывали на доске и нежное, вкуснейшее мясо солили, перчили и выжимали на него сок лимона. А рыбацкий — это разбавленный до шестидесяти градусов спирт, настоянный на горных травах. Каких травах и в каком соотношении, было секретом фирмы. Но дедуля утверждал, что и после пол литры — утром голова не болит и вообще, похмелье слабое.
Я в этом году заканчивал восемь классов и твердо решил пойти работать в порт. Уже была договоренность о временной работе помощником моториста на прогулочном катере, а дальше — как себя проявлю. Меня это устраивало. Пока. Главное, что когда весной мы нанимались на обрезку винограда в Массандру, мне выписали трудовую книжку, где указали год рождения 1944 вместо 46-го. С моей легкой подачи, естественно. Я исправил, в своем свидетельстве о рождении, одну цифру с помощью… Это не суть важно. Думаю, что восстановить правильную копию свидетельства, для дедули, не будет проблемой.
Поэтому на временную работу в порт меня примут, как пятнадцатилетнего. Со временем конечно расколют, но это уж, как я себя проявлю. А я и свидетельство об окончании семилетки смогу предъявить. К тому же, еще и сирота, и спортсмен городского масштаба. Пойдут навстречу, куда денутся, а уж я не подведу.
Восьмилетку я закончил с вполне приличными оценками. Причем, благодаря исключительной памяти, свободно переводил английские тексты, с листа. С некоторых пор, я даже халтуру поимел на этом знании. Иногда, переводил дедуленному корефану, механику из порта, технические тексты документов на английском. В тех случаях, когда мужики смогли меня отловить, то я читал механику текст сразу на русском, а он вставлял переводы технических терминов. Дедуля же, очень быстро записывал полный текст. Затем я был свободен, а аксакалы попивали крепенькое. Бабули умилялись — какие мужчины умные в доме.