Был в той поездке еще один трудный момент: путешественники отправлялись в дорогу, имея в запасе домашние харчи, ибо питаться в вагоне-ресторане было дорого и невкусно. За ценой бы, конечно, дело бы не встало, но там они бросались бы в глаза. Оттого на пересадочных станциях они отходили от железной дороги, питались в дрянных столовых и кафе, а после шли на базар, чтоб взять провиант в дорогу.
Поэтому Аркаша в дороге потерял аппетит, Валентина же едой не брезговала, на тарелке ничего не оставляла. А вот пила она мало, не давая напиться мужчине, который полагал, что нервы нужно успокоить. Но и без алкоголя идеи появлялись безумные: скажем, оставить Вальке деньги, самому сойти на станции.
Но в один день она сама достала купленную фляжку коньяка, налила себе и Аркаше.
– Что это такое? – не понял тот.
– Сегодня Пашке девять дней, – ответила Валентина.
– А ведь он совсем немного не дожил до дня рождения, – сказал Аркаша. – Ему послезавтра должно было исполниться двадцать шесть…
Он потянулся за коньячной бутылкой и разлил по пластмассовым стаканчикам еще немного. Выпили. Жидкий огонь разлился по внутренностям, в теле появилась расслабленность. Но хотелось напиться вдрызг, до отключения, и пусть завтра будет дурно.
Аркадий немного был зол на покойного товарища. Ведь Пашка погиб для того, что они могли продолжать свой бег. И сдаться просто так, без боя, означало предать его жертву. Получалось, что после смерти мертвец взял своего друга в заложники.
С другой стороны, если бы ранен был Аркаша, а не Павел, хватило бы у него смелости залечь, прикрывая друзей?.. И как бы поступил Пашка на месте Лефтерова? Несомненно, залег рядом, не бросил друга. И получалось, что как раз погибший был лучше, чище, нежели выживший.
Верно, Валентина предпочла, чтоб жив остался Пашка, – подумал Аркадий.
Но тут же понял, что это не так. Ей, похоже, было все равно.
– Я соврал. У него день рождения был в январе. А ты встречалась с ним, и даже не знала, когда у него День Рождения?.. Ты и со мною ради денег! – в сердцах бросил Аркадий.
– Дурачок! – фыркнула Валька. – Мне ведь ничего бы не стоило тебя убить, выбросить тело под откос. Ищут ведь тебя, а не меня. А с двумя сотнями тысяч рублей я бы где угодно могла устроиться. Даже домой бы вернулась.
– Так почему не убила до сих пор?
– Иногда я сама себя об этом спрашиваю.
Поезд налетел на бурю. По окнам хлестнули тугие жгуты ливня. Вдоль железнодорожного полотна стоял лес, угрюмый, совсем как из начала какой-то недоброй сказки.
– А ведь он погиб за нас! – сказал Аркадий.
– Ну и дурак, что погиб!
– Если бы он не погиб, мы бы все в тюрьме сидели.
– Не обобщай. Ты бы сидел. Я бы нашла, что сказать. А то и вовсе сбежала.
– Ах ты тварь!
Он замахнулся и ударил, но в какое-то мгновение успел отвести кулак, так, что тот не выбил зубы Вальке, а врезался в тонкую стенку купе. Возникшая боль несколько отрезвила Аркашу. Он взглянул на свою руку со сбитыми костяшками, с проступающей сквозь шелуху кожи кровь.
– Ну вот, я так и знала, – сказала Валька. – Травоядный ты человек, Аркаша. Не можешь даже человека ударить. И как тебя понесло грабить – ума не приложу. Давай хоть руку посмотрю. Ранки пустяшные, но без санобработки заживают плохо.
Она потянулась и попыталась взять его руку, Аркаша принялся вырываться, девушка настаивала, борьба нарастала. В какой-то момент поезд дернулся, набирая скорость, и мужчина рухнул на женщину. Теперь она, смеясь, попыталась оттолкнуть Аркадия, но тот вдруг заключил ее в объятия.
На секунду они замерли, глядя глаза в глаза друг другу. Он чувствовал упругость ее груди, она – его возбуждение. А после Валя вдруг молниеносно и кратко поцеловала его в губы, он нанес ответный удар, впившись в ее уста основательно – девушка отвечала.
И вдруг Аркадий почувствовал, как ее пальцы расстегивают ремень на его брюках.
Она была девственна и неопытна – впрочем, медицинское образование хотя бы дало теорию в этой области. Его знания сводились к дюжине сальных шуточек и каких-то невнятных фраз. Но подобно энтузиастам, они быстро учились.
Аркаша брал Валентину в такт с бурей, через которую несся поезд, целовал родимое пятно девушки, ее Францию, кое от страсти сделалось еще более выразительным. Та откликалась на удары, выгибаясь, запуская пальцы в его волосы.
И, конечно, они совсем не думали о предохранении. Девять месяцев казались огромным сроком, где-то соизмеримым с возрастом вселенной.
Потом, конечно отдыхали, лежа рядом и снова принимались терзать друг друга.