Хоть прошло много лет, об ограблении в городе помнили, и слух, о сказанном Ханиным, многократно изменившийся, дополз до Сергея Карпеко, который уже дослужился до майора милиции, заняв уютный кабинет в райотделе.
Серега немного растолстел, сам уже редко выезжал на место преступления. Но жил там же, впрочем, достроив к своему домишке две комнаты для жены и двух сыновей.
Его жизнь за столько-то лет не сильно изменилась: дядя Коля хоть и одряхлел, но все еще пугал детей своими историями. На кухне у Карпеко рано утром готовился все тот же горький кофе. А небо было синее, а дым над заводом – коричневым. А шифер на домах по-прежнему бурел от окалины.
И раз, изменив маршрут похода с работы, Карпеко пошел на кладбище.
Стоял излет лета – совсем как в год ограбления. Уже падали пожелтевшие листья – но не от того, что скоро осень, а потому что им надоело висеть на деревьях.
На кладбище Сергей нашел известную ему могилу. На новом надгробии не было фотографии, но значилось имя и года жизни. Лежали цветы – пусть и не свежие.
И Карпеко подумал, что уже отбывший восвояси Ханин, возможно, знал больше, чем сболтнул по пьяной лавочке.
Или же, презрев ежеминутную опасность быть узнанным, минув улицы, где он когда-то был беглецом – сын пришел к матери.