Владимир Никифорович о чем-то шепотом спорил с начальником караула. Потом, окончив дела в зале совещаний, заглянул главный инженер, пожал плечами и отправился прочь, к служебному авто.
К облегчению Владимира Никифоровича цеховой парторг зазывал коллектив на политинформацию в Ленинскую комнату.
Двигаясь в толпе, Аркаша сказал Павлу:
– Узнаю, что это ты – убью.
– Командир, да что ты! – натурально возмутился Павел. – У нас общагу ночью закрывают. Да как бы я смог?..
Зашли в Ленинскую комнату, драпированную красной материей. От обилия людей тут же стало душно. Женщины заняли сидячие места, мужчины разместились вокруг у стен. Здесь собралась преимущественно цеховая контора, поскольку Ленинская комната, конечно же, не вместила бы всех, кто работал в цехе. Рядом с Аркашей стал Санька Ханин, прибывший сюда из инженерного корпуса по какой-то служебной необходимости с охапкой чертежей под мышкой.
Предполагалось, что подобное мероприятие происходит на всех участках завода, в мастерских и подсобках. Но рабочие презирали подобную ерунду. На эту вольность все смотрели сквозь пальцы, ибо на собрания уходила уйма человеко-часов, а оплата рабочим шла сдельная. Контору же составляли повременщики, и для них не имело особого значения, где проводить рабочие часы.
На политинформации прививали любовь к Стране Советов, указывая на беды иных стран. Например, в СССР не притесняют негров, которых практически нет.
Первый доклад посвящался, разумеется, неизменно миролюбивой внешней политики государства и дорогому Леониду Ильичу, коему совершенно уместно недавно было присвоено маршальское звание.
Затем выступил контролер ОТК – говорил об успехах СЭВ. После перешли к международному блоку. Нормировщица Кукушкина пламенно обличала родезийского диктатора и реакционера Яна Смита. Тему эту можно было эксплуатировать много лет. Пересказать ее, скажем, через пять месяцев, когда доклад забудется, сменять на конспект выступления про южно-американскую хунту у кого-то из другого цеха.
Эксплуататоры вообще отличались стабильностью и предсказуемостью. Это вот в прошлом году вышло неудобно: советские газеты приветствовали освобождение кампучийскими патриотами Пномпеня от американских марионеток. А патриоты оказались какими-то неправильными коммунистами.
В завершении политинформации постановили, что капитализм вообще и США с его долларом близки к краху как никогда, перешли к вопросам местного значения.
– Товарищи! – ярился парторг. – Кто-то осуществил идеологическую диверсию. В туалете цеха был повешен Ленин!
Зал отозвался гулким рокотом:
– Это как? Он же в мавзолее, в Москве!
– Ну не Ленин, а его портрет с припиской через трафарет: «Он тоже какал!» – пояснил парторг.
– Ну и что?– пожал плечами Ханин. – Ленин, как отмечали его соратники, был человечнейшим из людей. И утверждать, что он не пользовался уборной – это крайний идеализм.
По залу пронеслись смешки, кои преимущественно оказались спрятаны в кулак. Парторг стушевался, скомкал конец политинформации, и народ стал расходиться. Но к работе строители коммунизма приступать не спешили. В курилках обсуждали совсем не диктатора Яна Смита – говорили о краже со взломом.
Воровство на заводе носило эпичные размеры. Воровали все, даже то, что в хозяйстве не нужно было изначально. Тянули не то из спортивного интереса, не то – потакая древнему инстинкту добытчика: в небогатой стране было лестно для самомнения не прийти домой с пустыми руками, сказать жене, мол, смотри, что я принес.
А приносили разное. Ходил еще на заводе слух про мужика, который как-то со склада спер коробку с чем-то тяжелым. Пер это домой, надрывался. Но пристроить украденное долго не мог, потому что не знал, что украл. Коробка у него стояла в прихожей, в шкафу. А после мужик умер от малокровия, за ним жена – и так вся семья. И оказалось, что в коробке были изотопы для радиационных реле.
Историю рассказывали часто, но Аркадий в нее не верил.
Что касается нынешней кражи со взломом, то начальника цеха жалели редко и спорили – позовут ли милицию или нет. Большинство, основываясь на опыте, утверждало, что Старик милицию на территорию завода не допустит, как не допускал ранее. Если что-то воровали – а воровали на заводе постоянно, то обычно находили козла отпущения, который возмещал цену украденного. Если же этого не удавалось, украденное списывалось фиктивным актом. Меньшинство указывало, что актом списать украденное не получится, козла отпущения – не найти. И, следовательно, милицию вызовут.