Слух о том, что в общежитие поселяется мужчина, пронёсся молниеносно. Кто был источником – непонятно. Но на то он и слух, чтобы не иметь авторства. Насчёт мужчины – выглядело явным преувеличением.
Мальчик был высокий, стройный и худощавый, если не сказать худой. Но это была спортивная худоба – гибкая и сильная. Широкие плечи, узкий таз – всё предвещало, что не за горами то время, когда он превратится в породистого самца. Ну а пока наивный мальчишка смотрел на мир широко распахнутыми голубыми глазами под густыми чёрными ресницами. Румянец стеснения играл на матовых нежных щеках, ещё не знавших бритвы. Правильно очерченные скулы, высокий чистый лоб. Его можно было бы назвать красавчиком, но от слащавости спасал некогда правильный, а теперь явно перебитый нос с белым шрамом на горбинке. Кончик носа смотрел чуть в сторону. И это делало его непохожим на пай-мальчика, но и не портило. Просто он выглядел самим собой – уличным мальчишкой, искренне расположенным к людям, но умеющим постоять за себя.
Вот наконец-то и его комната номер 32. От коридора её отделял крохотный предбанник с двумя дверями – одна его, номер 32, на другой красовалась цифра 33. В этом предбаннике он и столкнулся нос к носу с выплывшей из второй двери молодой холёной хищницей. Словно акула в глубинах океана, она двигалась плавно и грациозно. Домашний халатик едва застёгивался на дерзко выпиравшей высокой груди. Далее, свободно струясь по узкой сильной талии, халатик снова начинал натягиваться чуть пониже спины. Казалось, стоит дотронуться – и ткань лопнет, с сухим треском отскочат пуговицы и… А под халатиком-то ничего и нет! Из белья, в смысле. Нет, он этого не мог знать, но почему-то был уверен. Мальчик остолбенел, хищница удивилась.
– Простите, это комната тридцать два? – и он глупо ткнул пальцем в цифру 32.
Глубокий грудной смех, сопровождавшийся невыносимыми колебаниями в глубинах халатика, привёл его в невозможное замешательство. Чувствуя, что краснеет, он с ужасом почувствовал ещё один, гораздо больший повод для конфуза. В паху стремительно набухало, и теперь уже его отглаженные брючки грозили лопнуть по шву. Неловко прикрывшись чемоданчиком, он стремительно рванул ручку двери на себя и, ни слова больше не говоря, нырнул в спасительную пустоту своей комнаты. К панике, обуявшей его, примешивалось какое-то новое, незнакомо-терпкое чувство. В груди замирало, а потом толчками распространялось по всему телу. И эпицентр толчков находился вовсе не в груди.
– Алло, привет! Я в общагу поселился. Тут одни девчонки. У меня в комнате ещё две кровати свободные. Хотите – приезжайте с Валеркой. Адрес запомнил? Это недалеко от метро «Шаболовская». Давайте, жду! – он положил тяжёлую металлическую трубку на рычаг и невольно улыбнулся. На душе стало спокойнее. Через пару часов приедут Олег с Валеркой.
С ребятами он познакомился во время сдачи вступительных экзаменов в МГУ. Олег был из Запорожья. Шустрый и общительный, он первый подошёл к нему перед консультацией и начал задавать массу вопросов. Вопросы были очень практичные и в голову самому Ромке просто не приходили. Его самого волновал только один вопрос – поступит он или нет. И ответ на него был жизненно важен. Точнее, он даже не задумывался, что будет, если он не поступит. Такая опция в его планах на жизнь просто отсутствовала. Ему достаточно было сдать первый экзамен, математику, на пятёрку – и он зачислен. Медаль, золотая медаль, первая в его школе за одиннадцать лет, вот что он считал своим козырем. Олег, однако, быстро развеял его иллюзии. Из пятисот абитуриентов, сообщил он, золотых медалистов около двухсот. Мест же на их специальность всего двадцать пять. Причём четыре места зарезервированы под нацкадры, то есть представителей союзных республик, а ещё четыре – под выпускников рабфака, ребят, имевших армейский или трудовой стаж и окончивших подготовительное отделение. Так что остаётся семнадцать. По одному на тридцать абитуриентов. И на одиннадцать медалистов.
Настроение упало. «И откуда он всё это знает?» – подумал расстроенный Ромка. Он не рассчитывал на такую конкуренцию. Нет, он, конечно, знал, что экономический факультет МГУ – один такой на весь трёхсотмиллионный Союз. А по выбранной им специальности – «планирование народного хозяйства СССР» – набирается единственная группа. Но из Пензы всё это выглядело как-то иначе. Радужнее. Теперь же, стоя среди сотен таких же умных и честолюбивых мальчишек и девчонок со всех концов необъятной родины, он впервые осознал, на что замахнулся.
Оказалось, что, пока Ромка с утра до ночи решал бесконечные дифференциальные уравнения из раздобытого уже здесь, в Москве, сборника для поступающих, Олег крутился вокруг факультетской избирательной комиссии, завёл там полезные знакомства, преимущественно среди девчонок-лаборанток, и был доверху нагружен всевозможными околоэкзаменационными слухами. Так, он поведал, что среди поступающих масса блатных. Есть даже дети министров и членов ЦК! И, тс-с, то ли дочка, то ли внучка кандидата в члены Политбюро! Такого удара под дых Ромка точно не ожидал. Он знал фамилии и краткие биографии всех членов и кандидатов в члены Политбюро ЦК КПСС. Их портреты висели во всех школах и общественных местах страны. Суровые и значительные лица с выраженными носогубными складками, казалось, внимательно вглядываются в широкие народные массы, стремясь определить степень их, масс, преданности партии. Они – всего два десятка человек – управляли огромной страной и держали за горло весь остальной мир. Да как он вообще решился со свиным-то рылом да в такое место? Олега же, казалось, ничто не смущало.