3
Минут через двадцать после своего ухода Юрек вдруг возник из густой тени, отбрасываемой заводским зданием, и теперь был отчетливо виден в лунном свете. Он поманил их рукой и снова шагнул в темноту.
— Пойдемте все вместе,— предложил Норберт.— Клер, постарайтесь идти быстрей — как только можете, ладно? Обопритесь на мою руку, если хотите.
— Стойте! — вмешалась Лини.— Я-то еще в лагерной одежде. И это погубит вас всех, если нас заметят. Так что вы четверо ступайте вперед, а уж я потом...
— Скажете тоже! Пошли!
Лини промолчала, только бросила на Норберта благодарный взгляд.
Двести шагов через поле дались нелегко. Клер из сил выбивалась, чтобы не отставать, и когда они наконец дошли, она тяжело дышала, худые ноги ее тряслись.
— Он пустой, тот завод,— прошептал Юрек.
Все двинулись за ним — обогнули здание, пересекли захламленный двор, где навалом лежали ящики, обрезки железа, битый кирпич и обломки машин, кое-где припорошенные снегом. Фасадом завод был обращен на широкий простор поля, и к середине его вела едва приметная дорожка. Юрек отворил дверь. Проходная, еще одна дверь — и они очутились в пустом помещении, светлом от лунных лучей, проникавших сквозь большое окно.
— Я все осмотрел,— сказал Юрек уже не шепотом, а в полный голос— И второй этаж тоже. Никого. Теперь пойду до деревни. Вы ждите, да-а?
— А где она, деревня? -—спросил Отто.
Юрек показал в сторону, противоположную той, откуда они пришли.
— Но я не видел домов.
— Со второго этажа виден один, метров полтораста отсюда. Верно, то и есть начало деревни.
И Юрек вышел.
— Глотнем коньячку, а? — предложил Отто.
Клер, распростершаяся без сил на полу, едва слышно выдохнула:
— Нет, спасибо.
— У меня предложение,— объявила Лини.— Коньяк пусть будет мужчинам, а нам — по кусочку сахара.
— Ну что ж, сделка выгодная.
С некоторой торжественностью Отто извлек из кармана бумажный кулечек и дал каждой из женщин по два куска сахара.
— Вы так к нам добры,— тихо проговорила Клер и сунула в рот оба кусочка сразу.
— Когда-нибудь вы мне отплатите тем же. Хотите еще по ломтику колбасы?
— Лучше сбережем,— решила Лини и, пристроившись возле Клер, принялась массировать ей ногу.
Мужчины расселись на полу, и бутылка пошла по кругу.
— Каждому только по глотку, идет? — предупредил Отто.
— Ой, до чего сахар вкусный! — вздохнула Клер.— Еще раз спасибо. Какой прекрасный был сегодня день — поели, умылись... И ни собак, ни охранников, ни поверки. Сон какой-то.
— Только бы нам от этого сна не пробудиться,— с нервным смешком сказал Отто.
Лини вытащила из кармана свои два кусочка сахара и стала совать их Клер в руку.
— Не надо,— запротестовала та.
— Ну вот, а сама отдала мне половину своей похлебки!
— А башмаки?
— Ты это о чем?
— Да о твоем подарке ко дню моего рождения. Ведь ты, должно быть, всю ту неделю отдавала за него половину своей пайки!
— Вот еще, целую бухгалтерию развела.— Потом вполголоса: — Клер, сахар тебе необходим. Должны же мы тебя подкормить.
И Клер не стала спорить. На этот раз она грызла сахар мелко-мелко, смакуя каждый сладкий осколочек, каждую крупинку.
— Неплохо бы здесь остаться,— сказал Отто.— Рамы двойные — обратили внимание? Мороз, правда, градусов пятнадцать, но тут мы бы не замерзли.
— Все зависит от того, удастся ли раздобыть еду и нет ли поблизости немцев,— ответил Норберт.— Мы оставили следы на снегу, вот что плохо.
Андрей сразу же поднялся, подошел к широкому, в треть стены, окну и стал у косяка — так, чтобы снаружи его не было видно. Оглядывая поле, он что-то рассеянно напевал себе под нос.
— Что вы поете? — поинтересовалась Клер.
Ответа не последовало.
— Туг на ухо, ясно,— прошептала Лини и растянулась рядом с Клер.— Что-то я выдохлась. Растирать тебе ноги — работа не из легких, надо полежать немножко.
— Ну конечно. Помнишь то чудесное облачко?
— Оно так и стоит у меня перед глазами.
— Ну и любуйся на него. А я лучше буду глядеть в витрину гастрономического магазина у нас в Амстердаме. Нет, передумала. В витрину кондитерской — на торты!
4
Прошло около часа, и Норберт, сменивший у окна Андрея, сообщил, что возвращается Юрек. Тот вошел, растирая замерзшие уши и улыбаясь своей ослепительной улыбкой.
— Нам очень сильно везет,— радостно объявил он.— Захожу до первого дома, да-а? Хозяина звать Кароль. Сперва тот Кароль ничего не говорит, он осторожный. Требует — покажи номер, тебе же его накололи в Освенциме. Говорю ему: до лагеря я был партизан. Тут он делается добрый, но все равно спрашивает дальше. Много всего спрашивает. Потом уже поверил и говорит: буду вам помогать сколько смогу. О, то есть настоящий патриот!