• — Был в отряде десять месяцев, да-а? А в апреле прошлого года поехал до Кракова — задание имел от разведки. Попался эсэсовцам после комендантского часа, а документов нет. Ну они меня в Освенцим.— Он улыбнулся.— Теперь могу делать крестьянскую работу, стрелять, жить в лесу, только совсем неученый. А чтобы стать кем я хочу, надо образование. Хочу стать доктором, сделать такое открытие — чтобы конец раку был, чтобы больше никто не умирал, как моя матка. То есть моя мечта. Но разве то можно, чтоб такой старый, как я — двадцать лет!—опять ходил в школу учиться вместе с хлопцами до четырнадцать?
— Что ж тут такого?— возразила Клер.— Недоучившихся среди молодежи, наверное, миллионы. После войны всем им дадут возможность закончить образование.
— Вы так думаете, да-а?— оживился Юрек.
— Уверена.
— О! Как я рад. То есть моя великая мечта.
— Прекрасная мечта,— поддержала его Лини. —Я уверена, ты своего добьешься.
Клер задумчиво проговорила:
— Я вот о чем размышляю: до какой степени все люди...
— Ну начинается философия,— перебила ее Лини.— Мне уже все признаки знакомы.
— Помалкивай,— беззлобно оборвала ее Клер.—: Я размышляю о том, до какой степени люди непохожи друг на друга. Вот мы с Лини такие близкие подруги, а мечты о будущем у нас совсем разные. Знаете, чего хочет Лини? Чтобы сын ее понятия не имел, что она была в Освенциме. Чтобы слово «Освенцим» в доме не произносилось. Она даже собирается свести с руки лагерный номер.
•— И сведу!— решительно объявила Лини.— Еще с татуировкой ходить.
— Твою руку, Лини! Я считаю — ты права,— подхватил Отто.— Я тоже намерен забыть эти годы начисто, как дурной сон.
— А я — как раз наоборот!— горячо сказала Клер.— Платья буду носить только с короткими рукавами, не ниже локтя,— пусть люди видят мой лагерный номер.
— Они будут думать, что это номер твоего телефона,— не без горечи бросила Лини.
— Нет, не будут: я стану им объяснять, что это такое. До конца своих дней буду рассказывать про Освенцим, про фашизм. Прямо на улице, если дадут. На каждом углу. Буду писать статьи в газеты. Разве для того мы страдали, чтобы люди позабыли о наших муках?
— Молодец!— с жаром воскликнул Норберт.— Я тоже так для себя решил! Надо очистить мою страну! Очистить ее сердца, ее мозг от грязи фашизма.
— Ничего себе работка!—фыркнул Отто.— Валяй, впрягайся!
— Вот я и собираюсь. А иначе для чего же я жил?
Наступило короткое молчание.
— А вы, Андрей?— спросила Клер.— О какой жизни вы мечтаете?
Он ответил не сразу — подыскивал нужные слова:
— Мой народ... знает, что такой фашизм... Знает... у нас столько погибло. Я хочу дарить музыку моему народу... Вам не понимать, какой он усталый — русский народ.
2
— А вот это вы знаете, я уверен,— сказал Андрей по-русски.— Бах, токката до мажор.
— Вероятно, знаю,— ответила Клер.— Но точно смогу сказать, только когда услышу.
Андрей стал негромко напевать. Голос у него не был поставлен, но мелодию он передавал верно, с большим чувством. Вот уже полчаса длился этот концерт: Андрей сидел, поджав под себя ноги, и очень сосредоточенно, без тени смущения, правой рукой водил воображаемым смычком, а пальцами левой пробегал вверх и вниз по груди, словно нажимая на струны. Но как ни был Андрей поглощен своим делом, после каждой вещи он посматривал на Клер, улыбка его предназначалась ей одной, и она это понимала. Теперь, когда Лини предупредила ее, Клер остро чувствовала: воздух насыщается электричеством. Норберт, не отрываясь, смотрел на Лини, массировавшую ей ногу, а Лини глянет на него, потом вниз, на ноги Клер, и опять искоса поглядывает на Норберта, словно не в силах отвести от него взгляд. Юрек лежал на спине, закрыв глаза, и Клер это было странно. Ведь, казалось бы, от него, такого красавца, можно было в первую очередь ожидать, что он примется любезничать с Лини, но он молчал, и Клер была этому рада. Беспокоил ее Отто. Заострившееся лицо его стало угрюмым, взволнованный взгляд перебегал с Норберта на Лини, с Лини на Андрея, с Андрея на нее, Клер. Он явно чувствовал, что образуются две пары и, считая, что его обошли, весь кипел.
Поэтому, едва Андрей кончил, Клер сказала:
— Отто, нельзя ли мне кусочек сахара?
Он просиял и тут же протянул ей два куска.
— А знаете, почему я попросила? Хочу поскорей набраться сил — тогда вы станцуете со мной вальс, как с Лини.
Он ответил с нервным смешком:
— Что ж, буду ждать.— И угрюмость его как рукой сняло.
— Да!— вдруг воскликнул Андрей и быстро сказал Клер по-русски: — Хорошо бы Юрек раздобыл дощечку. Примерно такой высоты,— показал он,— и такой ширины. Вот тогда можно было бы упражняться по-настоящему.