Ее размышления прервал Андрей.
— А знаете,— с глубокой нежностью сказал он по-русски,— глаза у вас точно такого же цвета, как ясное небо,— синие-синие.
Клер едва удержалась от смеха. Сказал он это вполне серьезно, и она была так к нему расположена, что ей вовсе не хотелось причинять ему боль, но два столь похожих комплимента! Словно намеренно одинаковые реплики в пьесе, рассчитанные на комический эффект. И она была благодарна Лини, которая принялась описывать зимнюю ночь в Амстердаме,— теперь можно было и отвернуться.
— Представить себе не можете, что это за красота,— с гордостью рассказывала Лини.— Каналы покрыты снегом, и он сверкает под фонарями — прямо сказка, дух захватывает. Больше всего я мечтаю о том, как в сумерках поведу моего Йози кататься на салазках на набережную Стадхаудерскаде. Там так весело, так красиво.
Клер наконец смогла дать волю рвущемуся из нее смеху:
— Какую, какую набережную?
— Стадхаудерскаде.
— Ну что за варварский язык! Неудивительно, что Голландия постоянно под угрозой затопления. Просто природа не может вынести вашего языка.
— Oui vraiment![13] — бойко парировала Лини.— А когда высокоцивилизованный француз получает отпуск, куда он направляется?
— На юг Франции, куда же еще?
— Вот именно — куда же еще? Но почему это, когда в Голландии распускаются тюльпаны, со всех сторон слышишь французскую речь?
— Но, может, это англичане?
— Ах вот оно что!— Повернувшись к остальным, Лини с надменным видом проговорила:—Клер считает, что нет на свете ничего прекрасней собора Парижской богоматери. А мне бы хотелось, чтобы вы когда-нибудь увидели, как цветут поля тюльпанов. Только представьте себе— тысячи распустившихся белых-белых тюльпанов, целое поле... И тут же рядом поле пурпурных тюльпанов... А дальше — розовых или черных-пречерных. Поверьте мне, дух захватывает, просто одно из чудес света.
— Черные тюльпаны, в самом деле черные? — удивился Норберт.— В жизни не видел.
— А у нас есть. Бывают даже тюльпаны, похожие на орхидеи.
— И даже похожие на фиалки?— с самым невинным видом спросила Клер.
— Ну смейся, смейся. А вот приедешь ко мне как-нибудь весной, тогда запоешь по-другому.
— Лини, милая,— глаза Клер улыбались,— хочешь знать, в чем подлинное различие между Голландией и Францией? Не в тюльпанах суть, не в каналах и не в соборе Парижской богоматери...
— Ой, знаю, знаю,— перебила ее Лини.— Самое главное — необыкновенное, необыкновенное сияние неба над Парижем. Ни в одном другом городе такого не увидишь. Сияние очей божьих падает прямо на французов.
— Нет, и не в этом суть. А вот в чем. Как-то раз, еще до войны, ехала я в переполненном автобусе. Водитель вдруг резко затормозил, й я всей тяжестью рухнула на какого-то пожилого человека. Вот и скажи мне: случись такое с тобой в Амстердаме, что бы за этим последовало?
— Как что? Тот человек помог бы мне подняться, я бы сказала: «Ах, извините», а он ответил бы: «Ну что вы, пустяки».
— Совершенно верно. Но так как мой старичок был француз, он коснулся рукою шляпы и сказал: «Мадемуазель, на такой подарок судьбы я не мог надеяться».
Все рассмеялись, и Лини тоже.
— Ну что ж, очко в твою пользу,— ухмыльнулась Лини.— Может, я все-таки возьму и приеду к тебе в Париж. Как ты думаешь, удастся тебе подыскать для меня какого-нибудь красавчика в цилиндре, чтоб целовал мне ручку? — Она тяжело вздохнула.— Всю жизнь об этом мечтаю.
— В Люксембургском саду всегда полно дутышей.
— Дутышей? Это у вас такая кличка для красавчиков-жиголо?
— Ой, нет. Дутыши — порода голубей.
— Знаю, но какое отношение имеет голубь к галантному кавалеру, который будет целовать мне ручку?
— Если я не найду тебе кавалера, ты всегда можешь покормить голубка в Люксембургском саду, и он оставит у тебя на руке чуточку merde.
— Ах ты!—Лини так и покатилась со смеху.— Видно, надо мне снова тебя помыть, ишь сколько грязи — и внутри и снаружи.
Мужчины двинулись к двери; по дороге Андрей остановился возле Клер, тихо сказал по-русски:
— Знаете, чего бы мне хотелось? Иметь право быть рядом, когда вы моетесь. Не поймите меня превратно, просто мне так хочется о вас заботиться, быть вам опорой.
И снова, во второй раз за этот день, у нее выступили на глазах слезы — оттого, что чувство его так сильно, а ей на него ответить нечем. И, глядя в сторону, Клер глухо проговорила: