Вот уже минут двадцать, как топот удаляющейся колонны затих, а они все ждали какого-нибудь знака от того мужчины, что прятался в сене. Наконец он дал о себе знать — довольно-таки залихватской речью:
— Порядок, девушки! Меня чуть было не насадили на штык, но вот он я, целехонек — ха-ха! Все спокойно, вылезайте и тяпните коньячку. Норберт, ты что там, заснул, старик? А ну покажись, красавчик, где ты есть?
— Слыхала? — обрадовалась Клер.— Тут еще один.
Стоя на коленях, они торопливо раздвигали над собой сено, пока не выпрямились во весь рост. Света сразу прибавилось, дышать стало легче. Тогда они поползли наискосок — все выше, выше, и вот уже головы их выпростались из сена.
— Отдохну,— еле выговорила запыхавшаяся Клер.
— Мы метра на два... — начала было Лини, но тут же удивленно смолкла: тот человек, что их окликнул, стоял рядом с бутылкой в руке, а из сена вылезали еще трое. Вертя головами, беглецы с любопытством разглядывали друг друга.
— Ха-ха! Да тут целая компания собралась! — возбужденно объявил человек с бутылкой.— С освобождением вас, товарищи! — Потом представился: — Отто Майер, к вашим услугам, девушки! Миллион лет не видел женщин. Надо же — вы такие чумазые, а для меня все равно красотки! Выпейте коньячку. Вот жареной уткой разжиться не удалось, что поделаешь. Чем еще могу служить?
— Помогите ей, пожалуйста, выбраться,— попросила Лини.— Она совсем обессилела.
Отто поставил бутылку, засунул обе руки в сено и, ухватив Клер под мышки, вытянул ее.
— Да в тебе, сестренка, и весу-то ничего не осталось, совсем мусульманка[3].
— Не называйте меня так! — сердито оборвала его Клер, но ей тут же стало совестно за свою вспышку: ведь она и впрямь страшно исхудала, так что обижаться нечего.— Извините. И спасибо, что помогли.
С покаянным видом Отто пробормотал:
— Да я это так, в шутку.
— Понимаю.
Стряхивая с одежды сено, все шестеро стали в кружок; мужчины инстинктивным движением вытащили из карманов круглые полосатые лагерные шапки и поспешно нахлобучили их на обритые головы. Растерянные, до глубины души потрясенные тем, что они на свободе, что нет вокруг ни колючей проволоки, ни охранников, они молча, с неуверенной, напряженной улыбкой разглядывали лагерные знаки друг друга — цветные треугольники, какие носили заключенные Освенцима[4]. Оказалось, что из них только одна Лини — еврейка, двое — немцы, один — поляк, один — русский, все мужчины и Клер — политические. У Клер кроме красного треугольника с буквой «ф» (француженка, политическая) была еще нарукавная повязка с надписью «Переводчица». Женщины сразу поняли, что поляк и оба немца выполняли в лагере не очень тяжелую работу: хоть они исхудали, но в доходяг не превратились и в отличие от большинства заключенных были в обычной теплой одежде, а не в полосатой лагерной, которую и одеждой не назовешь. Все это говорило о том, что они имели возможность «организовывать» на черном рынке Освенцима кое-какую еду и носильные вещи.
— Ну, стало быть, так — мы на свободе! —воскликнул Отто после короткого молчания, и его серо-зеленые глазки радостно засверкали. Внешность у него была ничем не примечательная: рост чуть ниже среднего, лицо изжелта-бледное, с резкими чертами.— По-немецки все говорят? А то мы с товарищем никакого другого языка не знаем.
Первым отозвался поляк, очень красивый, молодой:
—Я жил в Силезии, так что немецкий знаю. Но лучше вы говорите медленно, да-а? — И он улыбнулся ослепительной, белозубой, мгновенно гаснущей улыбкой.
— Говорить могу плохо совсем,— сказал русский,— но понимаю. Зовут Андрей. Солдат, Советская Армия.
Был он высокий, невероятно худой, с измученным лицом и, так же как обе женщины, в полосатой лагерной одежде. Чтобы расслышать, что говорят другие, приставлял к правому уху согнутую лодочкой ладонь.
— Мы обе говорим по-немецки,— сообщила Лини.— А моя подруга знает еще польский и русский.
Андрей весь так и засветился радостью. Взволнованно спросил Клер, не русская ли она.
— Француженка,— ответила Клер и усмехнулась: до того разочарованный был у него вид.
— Товарищи, нам надо сразу же кое о чем договориться,— объявил второй немец. Могучего телосложения человек с волевым, спокойным лицом, он явно был старше их всех — на вид ему было лет сорок шесть.— С этапа нам бежать удалось, но что нас ждет впереди, неизвестно. Как будем пробираться дальше — поодиночке или вместе?
Отто вытащил пробку из бутылки с коньяком, уже наполовину опорожненной:
— Я считаю — вместе. Ты посмотри на девушек — им одним не сдюжить.
3
«Мусульманами» на лагерном жаргоне назывались заключенные, доведенные до крайней степени истощения.
4
Цветной треугольник с буквой указывал, что инкриминировалось заключенному концлагеря, и его национальность; политические носили красный треугольник. Евреи носили не треугольник, а желтую шестиконечную звезду.