Журнал переживал разные времена, хорошие и плохие, а как оценить теперешние, когда тираж с миллионных высот упал до десяти тысяч? Хорошо это или плохо? Хорошо. Большие тиражи журналов могут быть только в закрытом обществе при строгой цензуре, которая в журнале позволяла себе кое-что проморгать, но до отдельного издания проморганное не допускала или допускала не сразу (иной раз годков через двадцать-тридцать). Поэтому люди кидались к журналам, собирали их, лучшие вещи выдирали и переплетали. Теперь, слава Богу (а впрочем, и к некоторому сожалению), такой необходимости нет, книги любимых авторов издаются беспрепятственно и часто помимо журналов, тиражи которых упали с миллионных до сегодняшних.
Ну что ж… Тираж пушкинского «Современника» был еще скромнее, а все-таки он был нужен кому-то тогда и остался нужен потомкам.
Почти десять лет прошло как знамя наше государственное к одному цвету прибавило еще два, а журнал «Знамя» и вовсе стал многоцветным. Так вот пусть он всеми своими цветами цветет и радует своих читателей, которых стало поменьше, зато все они самые настоящие.
Нина Горланова
Однажды в «Знамени» сделали евроремонт и провинциальных авторов не стали впускать: прямо у входной двери стоял стол — на него нужно было положить рукопись, и все — поворачивай. Я подумала: это еще ничего! В «Новом мире» вон вообще придумали непосильное испытание — шест! По шесту нужно лезть наверх, в редакцию. Рукописи за спиной в рюкзаке. Кто не залез — тот не может даже отдать рукопись!
О, эти сны провинциальных писателей о столичных журналах! В одном мы с мужем вообще привезли повесть в «Знамя» на… подводе: заехали в коридор редакции: «Тпрруу!». Видимо, все это наши комплексы: потому что «Знамя» никаких поводов для таких снов не дает. Наоборот!
Однажды в «Знамени» Оля Ермолаева узнала, что у моих дочерей нет обуви на зиму: побежала к Главному, все рассказала и… вынесла мне гонорар за стихи! Которые еще только приняли к печати. Заранее заплатили, чтоб я смогла в Москве купить подешевле сапоги девочкам.
Однажды в «Знамени» Лена Хомутова заметила, что я шестой год в одном свитере приезжаю, и… переодела меня в свой чудесный синий свитер, даже платочек модный повязала вокруг шеи! Да что говорить: давали всегда и вещи, и деньги (не гонорары, а от себя). Но случались и драматические моменты. Даже очень!
Однажды в «Знамени» Сергей Иванович Чупринин предложил мне подработать: собрать пермскую часть энциклопедии «Новая Россия — мир литературы». Я согласилась и через два месяца привезла все анкеты, а также вручила С.И. свой рассказ о том, как я их собирала («Энциклопедисты»). В коридоре я встретила Наталью Иванову, и она предложила мне сто рублей на краски. На другой день я купила масляные краски и пришла в редакцию писать для них картины. Всегда и всюду я их так, на ходу, пишу — пальцем, с бешеной скоростью. И вот только я написала первую рыбку (или бабочку, петушка, ангела), подходит секретарь Марина и вручает мне большой запечатанный конверт! «От Сергея Ивановича». Значит, что — рассказ мой не подошел? Ну да, говорил ведь С.И., что он должен по поводу него посоветоваться с сотрудниками. Значит, сотрудники против… Настроение упало резко. А раскрыть конверт я не могу: пальцы все в краске. Пишу картину за картиной, а в голове уже шумит. Лена Хомутова чаю мне принесла. Прихватив чашку обрывком газеты, чтоб не запачкать, я выпила. Могла бы таблетку от головной боли достать из сумки, но сумку испачкать не хотела. С раскалывающейся от боли головой наконец закончила последнюю картину (кажется, Пушкина в виде ангела)… Вымыла руки и раскрыла конверт. А там всего лишь рассказ Феликса Светова, который мне обещал Сергей Иванович… Если б я знала, что тот мой рассказ приняли (и после опубликовали) — какие б я роскошные картины им тогда написала! А так… голова не дала свободно развернуться. Причем я в тот же вечер была звана в гости к Боре Дубину там весь вечер хозяева подавали мне эффералган-упсу, и в разговоре я практически не могла участвовать, и шутки других гостей не записала, и коньяк французский не попробовала даже…