А пробуждаясь поутру, он не сразу понимал, где он, и потом день за днем сердце его жгли надежды, и страх, и неуверенность, и чувство вины и тайного предательства. Потому что он и сам не понимал и не было никого, никого, кто мог бы сказать, что же ему следует делать, прав ли он, желая уплыть далеко-далеко в море на корабле, и вправду ли он найдет там свое счастье. Он этого не знал. Он открывал дневники, читал и закрывал их, и уходил из дома, и брел через вспаханные осенние поля, взбирался на гряду холмов. А потом снова вниз, домой, где истошные голоса, и злоба, и жестокие слова, и плач. Он не понимал, зачем это и почему не может быть в доме мира.
Рут, подумал он, и ему сразу стало легче на душе. Рут все бы поняла. Быть может, она теперь снова дома, и, если ему можно побыть с ней, все, что тут творится, уже не будет иметь для него значения, все эти голоса не будут преследовать его там.
Он внезапно сел на кровати, поглядел в окно и сказал себе: если бы я мог жить там, с Рут, мне бы не захотелось никуда уходить далеко, ни в чужие страны, ни в какой-нибудь другой дом. Ну так за чем дело стало, почему бы мне не пожить у нее? Какое кому до этого дело? Но он не был уверен, что у него хватит духу попросить ее об этом, да и захочет ли она принять его. Ведь его присутствие будет постоянно напоминать ей о Бене; и он же знал, хорошо знал сам, что она любит быть одна. Он проведает ее, как обычно, и все.
Он снова лег и в конце концов заснул, но отзвуки их голосов росли, заглушая друг друга, сон его был беспокоен, и слезы подступали к горлу. Но он не проснулся и не услышал, как глубокой ночью дом погрузился наконец в напряженную, томительную тишину.
15
- Куда же мне деваться? Что мне делать?
Но теперь это уже не звучало вызовом; в голосе Элис не было больше ни гордости, ни отчуждения - это была мольба о помощи. Элис сама предостаточно наслушалась всего за минувшие недели; эхо их голосов еще звучало в ее ушах: их исполненные отчаяния гневные вопросы и свои собственные, такие же.
- Что мне делать?
Элис откинула голову на спинку кресла, но все тело ее оставалось натянутым как струна, ею владел страх.
Они уже часами сидели вот так здесь - то перебрасываясь словами, то в полном молчании глядя друг на друга и снова отводя глаза в сторону.
Рут не знала, что сказать, - и не потому, что приход к ней Элис со своими бедами поразил ее, и не потому, что она все еще была зла на нее. Она просто старалась быть с ней помягче и ничего не выспрашивать, только слушать - ведь у нее не было ответа на ее вопросы.
Наконец она и сама решилась спросить:
- Почему ты не выйдешь за него замуж?
- Замуж?
- За Роба Фоули. Это же его ребенок. Роб должен жениться на тебе. Так было бы правильно.
- Нет.
- Почему?
Элис только вскользь, мимоходом, словно это не имело отношения к ней, упомянула в разговоре имя кузнеца.
Рут не знала, как давно они встречались, что было между ними.
- Он не женится на мне. Да это и не имеет значения. К чему это?
- Но если ты любишь его... если он любит тебя и к тому же у тебя будет ребенок...
- Он меня не любит.
- Он так сказал?
- Он сказал: "Какое мне до этого дело, голубушка? Другие приходили сюда за тем же самым. Очень может случиться, что еще кто-нибудь придет". Я это знала. Я ничего другого и не ждала.
- Но это же гадко.
- Нет. Это правда. По крайней мере он говорит правду. Он никогда не уверял, что любит меня. Он даже не притворялся.
- Но он жил с тобой.
- О Рут! Ты совершенно ничего не понимаешь ни в чем, да?
- Возможно. Но я знаю, как должно быть между мужчиной и женщиной.
- У тебя был Бен.
- Да.
- И кроме него, никого? Никогда?
- Мне никто, кроме него, никогда не был нужен.
- Думаешь, я этого не понимаю? И ведь то же самое можно сказать и про него.
Ее голос снова зазвенел, в нем опять звучала зависть и прежняя враждебность.
- Прости меня.
- А за что? Бен умер. Ты знаешь про него. Я знаю про другое.
- Но что будет с тобой? Ты любишь Роба?
Элис промолчала, постукивая пальцами по краю стула. Рут растопила камин - первый раз за эту зиму, - принесла ясеневые поленья, которых наготовил Бен за неделю до смерти, аккуратно уложила их крест-накрест - в точности так, как он учил. Но едва она поднесла к ним огонь, как у нее защемило сердце, и, когда огонь разгорелся и голубые языки пламени начали лизать поленья, обвиваясь вокруг них, словно змеи, чувство вины пронзило ее. Ведь она жгла, уничтожала еще одну частицу прошлого, прошлой жизни. И сейчас все превратится в дым, исчезнет безвозвратно.
Но они сидели у очага, и он обогревал их, и, когда говорить было не о чем, можно было смотреть на огонь, а запах горящих поленьев навевал воспоминания.
Элис сказала:
- Мне кажется, что я никогда никого не любила, кроме Бена, кроме моего брата.
Ее слова поразили Рут. Но потом пришло нежданное чувство понимания, тепла и облегчения. Так вот почему, значит, Элис никогда не любила ее, чуждалась, старалась принизить. Вот оно что. Виной всему ее любовь к Бену. Ведь Рут отняла его у них.
Но любовь к Бену была вместе с тем и узами, связавшими их, - первыми узами в жизни Элис. Но прежде чем она осознала это и смогла принять, Бен умер.
А теперь Элис ждала ребенка от человека, которому не было до нее дела. Зачем она, вообще-то, связалась с ним? Раз не было там ни любви, ни даже взаимной симпатии, то что же тогда могло соединить их?
- Ты что, не понимаешь, каково это - жить в нашем доме? Ты не в состоянии себе этого даже вообразить? Как я ненавидела этот дом, годами ненавидела, годами! Один только Бен умел заставить почувствовать себя там как дома, почувствовать, что и там можно быть счастливой. Быть самой собой. А потом он умер, и не осталось ничего. Остались вечно плачущая и причитающая мать и отец - а какой кому от него толк?
- А Джо...
- Джо? Он еще ребенок.
Нет, подумала Рут, о нет! Джо понимал все куда лучше любого из них. Но она промолчала об этом.