– Продолжайте без меня, – попросила я после того, как они выстроились за моей спиной. – Я погляжу на вас.
Я следила за положением их рук, кистей, ног, за ритмом, за грацией, необходимой для номера, несмотря на его сверхмощную энергетику. Подмеченные слабые и сильные стороны каждой из них позволили мне точно распределить между ними роли, а также наметить, над чем надо будет поработать в ближайшие недели. Я прочитала реакцию Эмерика – он был околдован и кивал в такт комментариям Сандро, не сводя с меня глаз. Интересно, о чем они говорят? Мои ученицы отошли к стенке на время прыжков, которые пока им не давались. Они смотрели, как я исполняю пируэты, непроизвольно морщась – голеностоп по-прежнему напоминал о себе, – потом снова образовали круг перед последним фрагментом.
– Вы супер! – похвалила я, гордясь ими. – Перерыв две минуты, и начнем сначала.
Я сняла со станка полотенце и вытерла лицо. Сил у меня не осталось. Почувствовав на себе взгляд Эмерика, я повернула к нему голову. Он беззвучно произнес “люблю тебя”, и я задохнулась. Надежда… Потом он знаком показал, что ему пора, приложил два пальца к губам и послал мне поцелуй, а я едва слышно выдохнула “До четверга”, после чего он ушел.
Глава четвертая
Я пришла в ресторан с Сандро – Эмерик из-за неотложных дел в последнюю минуту задерживался, как всегда, и должен был присоединиться к нам позже. Бертий сидела за кассой, а в свободные минуты помогала в зале. Она была в своей стихии в баре, ровно так же, как и в танцевальной школе. Стефан открыл ресторан три года назад. Он мечтал о собственном бизнесе и, чтобы осуществить мечту, ждал, пока наша школа полностью войдет в ритм. Все имевшиеся у них деньги ушли на вступительный взнос за аренду и в особенности на ремонт. Когда они впервые увидели это помещение, оно было настоящей конурой. Сколько слез Бертий пролила на плече у меня или у Сандро в отчаянии от мужниной затеи! Но, приложив уйму труда и стараний, Стефан сделал это место великолепным, теплым и гостеприимным, похожим на него самого. У него получилось самое настоящее бистро, с полом, покрытым цементной плиткой, с отделкой деревом и металлом, с красным цветом в интерьере, с открытой кухней, работу в которой можно было наблюдать из зала. Стены кухни были облицованы белой кафельной плиткой, а в центре красовалась колода для разделки мяса. Меня всегда приводил в восторг стук медных кастрюль – он слышался, стоило войти в зал. Бистро Стефана выражало самую сущность хозяина – бесшабашного парижанина, обожающего незатейливую деревенскую кухню и высококачественные продукты.
Оторвавшись от кассы, Бертий одарила нас сияющей улыбкой. По крайней мере, она была рада нас видеть, наши взаимоотношения постепенно возвращались к норме. Однако я понимала, что нам с ней не избежать откровенного разговора. Нарыв придется вскрыть. Это касается, естественно, Эмерика. Ну, и школы тоже. Она все чаще делала мне мелкие упреки по поводу моего так называемого недостатка энтузиазма. Пора набраться храбрости и выложить все, что меня смущает в ее проектах, заверив при этом в своей заинтересованности в успешной работе школы. Ладно… этот разговор состоится уж точно не сегодня. Мы с Сандро взобрались на табуреты у стойки, а она поставила перед нами бокалы с белым вином, позвала мужа, который оторвался от плиты и приветствовал нас, помахав рукой, потом выкрикнул какие-то распоряжения своим помощникам и подошел к нам. Смачно чмокнул нас с Сандро.
– Что случилось, Ортанс, ты одна? – удивился он.
– Он скоро придет.
Мы чокнулись. Каждый из нас с восторгом предвкушал этот вечер.
– Ну вот, легок на помине, – пробормотала Бертий.
Действительно, Эмерик вошел в ресторан. Вид у него был озабоченный, и я беззвучно спросила у него, что случилось, но он дал мне понять, что все в порядке. Эмерик пожал руку мужчинам и перегнулся через стойку, чтобы поцеловать Бертий. Потом обменялся жарким поцелуем со мной. Ресторан Стефана был единственным местом в Париже, где он не опасался, что нас засекут.
– Что-то тебя не было в последнее время! – заметил Стефан. – Горишь на работе?
Эмерик уже не удивлялся неуместным вопросам мужа Бертий, который обладал раздражающей способностью забывать о нашем положении.