И Линка почти успокоилась: «Тетя Катя как-никак экстрасенс, она все наперед знает. Просто я слишком нетерпелива. Не умею ждать. Надо записать в коричневую тетрадь».
В эту толстую, за сорок копеек тетрадь в коричневом коленкоровом переплете Линка записывала свои недостатки. На первой странице крупными черными буквами так и значилось: «Мои недостатки». Последняя запись была сделана два года назад, накануне Толиного отъезда в Москву…
…Они шли краем поля. Слева качались подсолнухи. Линка их считала самым красивым растением на свете, но сейчас и подсолнухи не радовали: шла, опустив голову, глядя под ноги, и не чувствовала ни запаха, ни цвета.
Время от времени Толик наклонялся, срывал колосок, разминал в ладонях и отправлял в рот.
— За математику я не боюсь, а вот литература…
Он говорил возбужденно, весело, и Линку это задевало: завтра в Москву уезжает, и надолго, а ведет себя так, будто в соседний колхоз собрался. Мог бы хоть вид сделать, что ему тоже тяжело. Она вон ничего делать не может. С тех самых пор, как Толик сообщил, что уедет. Троек нахватала, чего за все восемь лет с ней не случалось. Втайне молила судьбу: пусть провалится. Ну хоть на той же литературе. Понимала: эгоистично, гадко, отвратительно, но ничего не могла с собой поделать. Ночи не спала, все думала, как бы сделать, чтобы он не сдал. И вернулся бы назад, поступал бы в Ростове — все же не так далеко.
— С общежитием я сразу лезть не стану. Потом, когда поступлю. Ты как считаешь?
Линка пожала плечами.
— А может, лучше сразу?.. — Он искоса глянул на нее: опущенные плечи, упавшая голова, глаз не видно. И вдруг прижал ее к себе: — Ну что ты? Я же не насовсем! Буду приезжать на каникулы. А ты через два года тоже станешь москвичкой, правда?
— Но целых два года! Мало ли что…
— А что? — не понял Толик.
— Ну, мало ли, — ответила уклончиво.
— Какая ты у меня еще маленькая! — Обнял за плечи, повернул к себе. — Ты рождена специально для меня — помнишь? Приезжай! Буду ждать.
— Приеду, — пообещала она.
А про себя подумала: «Стану актрисой, прославлюсь!.. Ты еще будешь гордиться мною, Толик. Вот!»
Тогда-то ее коричневая, за сорок копеек тетрадь обогатилась новой записью: «Тщеславна».
— Ужин готов! Иди, Лина, — позвала из окна тетя Катя.
Ужин — значит, сейчас семь (тетка и дома, как в школе, все по часам и минутам).
— Спасибо, не хочу, — отозвалась Линка. — Нет аппетита.
— А ты его сыграй, — посоветовала, высунувшись в окно, мать.
— Кого сыграть?
— Аппетит. Ты ведь актриса. Должна учиться.
— Ой, да отстаньте вы от меня, — отмахнулась Линка и пошла к скамейке, снова села под вишню.
«Почему? Ну, почему? Забыть он не мог. Значит — не хочет?» — шептала, носком босоножки чертя на земле его инициалы, и не заметила, как на скамейку рядом села мать:
— Ну что мучаешься? Мало ли что могло случиться! Позвони ему.
— Первой? Ни за что! — возмущенно тряхнула головой.
— Да позвони, чего уж тут?..
— Ни за что! — повторила Линка.
Но тут же вскочила, опрометью бросилась в комнату. Подхватила телефон, придерживая длинный шнур, утянула в коридор.
— Не подслушивайте! — И набрала вызубренный наизусть семизначный номер. — Алло! Общежитие? Пожалуйста, Соболева из четыреста первой. — И прислонилась к стене, старалась успокоить дыхание.
Показалось, что трубка молчала целую вечность. Наконец услышала — незнакомый мужской голос:
— Алло, вам Соболева? Его нет.
— Как нет? Не может быть!
— Может, — заверил незнакомый мужчина, и Линка поняла, что рот у него сейчас до ушей. Ей сделалось почему-то неприятно. — А кто его спрашивает? — поинтересовались на другом конце.
— Я, — зло ответила Линка.
— Теперь ясно. — Голос стал менее развязным. — Так вот, милое «я», Соболев отбыл в область. Срочно. Вспышка вируса. У них всю группу послали.
— Срочно… Вспышка… — повторила Линка в гудящую отбоем трубку. — А я-то уж… Вот дура!
— Ну что, успокоилась? А теперь садись-ка готовься к экзаменам! — урезонила мать. — Тебе надо много работать. Думаешь, легок хлеб актерский?
— А что тяжелого-то? — тряхнула косой Линка. — Ты небось считаешь, что если заведуешь клубом, то уж все про всех знаешь? Кто-то напишет, а я передам зрителю. Ну, настроение там, мысли…
— Чтобы передавать чьи-то мысли, надо для начала иметь собственные…
Линка надулась было, но настроение тут же исправилось, как только сели втроем ужинать.
За чаем Линка не сводила глаз с тетки и все думала, думала. Старалась понять: что же с тетей Катей произошло? Почему она не такая, какой была еще несколько часов назад? У нее вдруг пропала прежняя в себе уверенность, и она чувствовала себя как-то неуютно, словно ей отрезали ее знаменитую косу. Поседевшую и не такую густую, как прежде, но такую же непременную. Что же ушло? Что? И Линку вдруг озарило: тайна, прежняя загадочность. «Позвонит! Обязательно позвонит!» — обещала ведь совершенно точно. А Толика и в Москве-то нет. Не почувствовала. «Эх, тетя Катя, тетя Катя», — вздохнула Линка и посмотрела на тетку с сожалением и сочувствием.