В четыре года такой эрудит. Но непослушны-ый! Только и слышишь: «Оставь мою косметичку в покое!», «Опять штору оборвал!» Можно подумать, что в их комнате живет целый выводок волчат или каких-то диких животных: обои исцарапаны, паркет вывернут, содержимое шкафа — на полу. Верка говорит, что сейчас все дети расторможенные. В течение шести лет родители занимаются тем, чтобы их затормозить. А потом передают это безнадежное дело учителям.
Верка занимается воспитанием сына наскоками, в перерывах между работой и домашними делами. Поставит утром варить кашу и бежит собирать Вовку в садик. Вовка, конечно, не дается, молотит пятками воздух, и матери никак не удается втиснуть их в тесные колготки. Наконец раздается смачный шлепок, и его заливистый смех тут же переходит в протяжный рев — рука у матери натренированная, Верка работает на мебельной фабрике. Да, воспитатель из нее… То «Ах, чьи это пальчики? Ах, чей это носик?», то лупит без всякой причины.
Каша у нее, конечно, сбегает, Вовка орет, сама она мечется между кухней и комнатой, опаздывая, задевая стулья, и те драгоценные полчаса, которые остаются у меня до звонка будильника, лежу и злюсь — когда же Верка поймет, что живет не в отдельной квартире? Игорю-то что, он на своей стройплощадке такой отборной музыки наслушается, что после этого спит как новорожденный. К тому же он — целый день на свежем воздухе, а мне с девяти до пяти дышать пылью от списанных ассигнаций, вдыхать этот затхлый, противный запах. Кто сказал, что деньги не пахнут? Поработал бы он в нашем хранилище, пересчитывая в день десятки пачек! «Пачку бери большим и средним, направляй указательным…» Так привыкла считать, что даже людей на эскалаторе пересчитываю. А Верке — плевать!
Нет, Игорю я так и сказала: до двадцати шести — двадцати семи — никаких детей. Вначале сами поживем, а уж потом… И когда муж начинает возражать, говорю: «Посмотри на Верку. Есть у нее на это время? Не говоря уж о том, что и сама опустилась: бегает по квартире нечесаная, ни в кино, ни в театры, ни к друзьям не ходит, ни они к ней. Разве это жизнь?..»
Свет в ее окнах не горит — значит, уехала. Значит, праздник будет по всем правилам! Торт уже купила, апельсины несу. Жаль, свежих огурчиков не досталось. К первомайскому столу весьма бы кстати…
— Игорь! — кричу с порога. — Встречай!
Тишина. Уснул, что ли? Заглянула в комнату — свет горит, а никого нет. Только наш бесхвостый кеня в клетке. Хвост ему выщипал Вовка, он нашего кенара обожает. «А как его отчество?» — допытывает Игоря.
— Где хозяин-то? — спросила птицу.
Кенар моргнул глазом.
На кухне все вверх дном — Верка, видно, уезжала в дикой спешке: в раковине непомытая посуда, плита в подтеках от манной каши, на стуле — Вовкины штанишки. Ну, это уж слишком: могла бы хоть перед праздником порядок навести…
Игорь пришел через четверть часа.
— Что случилось? — спросила, едва взглянув на него.
— Вовку «скорая» забрала. Температура, рвет. Мы с Верой отвезли его в больницу.
Это прозвучало так обыденно: «Мы с Верой».
— «Скорая» бы, конечно, не справилась, — предположила совершенно спокойно.
Но Игорь вспыхнул, ушел в комнату…
Как хорошо, должно быть, просыпаться в собственной квартире — без свидетелей, без грохота за стеной. И в ванну можно без халата пробежать…
— Кеня-то наш распелся! Чувствует, что хозяевам хорошо, — сказала, высвобождаясь из объятий Игоря. — Куда мы сегодня поедем? Может, на ВДНХ? Там и поужинаем…
— Вовку вчера даже кенар наш не мог развлечь — так ему плохо было. Интересно, его в инфекционном оставили или перевели?
— А ты позвони, узнай, — посоветовала не без яда.
— Точно! — вскочил с постели и бросился к телефону.
Какое-то время я смотрела, как он набирает номер, потом стала быстро одеваться.
— Занят, — сообщил, положив трубку.
— Ах, какая незадача!
— Ты что это? — удивился Игорь.
— А ты не понимаешь? Почему ты больше всех беспокоишься? Ты что, отец, что ли?
— Ну просто Вера вчера…
— Ничего не просто! — Нога никак не попадала в джинсы. — Знаю я это «просто»! Только и слышишь: Вера, у Веры… И в праздник покоя нет от этой Верки! Ну что ты уставился! Знаю твою песенку: «Одна с ребенком…» Ты всегда жалел матерей-одиночек.
— Что ты мелешь!
— «Мелешь»? С Веркой таких выражений ты себе не позволяешь! И вообще я считаю…
— Считать — твоя специальность, — заметил он сухо.