И вдруг что-то затрещало, и из-за поворота выскочил «козел». Профыркал немного и остановился. Метрах в тридцати от меня.
Шофер, молодой парень с рыжим, выбившимся из-под коричневой кепки вихром, выпрыгнул из машины, открыл капот и нырнул под него. На сиденье — средних лет женщина. «Это тот шанс, который дважды не повторяется». Вскочила и к ней.
— Подвезите, пожалуйста!
— Куда? — поинтересовалась женщина.
— Куда-нибудь! — выпалила. Но тут же поправилась: — До Горловки. Мне на ферму.
— Садись, — мотнула головой на заднее сиденье, — я как раз туда еду. А зачем тебе на ферму-то? — спросила, когда я блаженно откинулась на обтянутую потрескавшимся дерматином пыльную спинку.
— Зачем? То есть как зачем? Насчет работы, на ферме ведь доярки. А они всегда нужны, по телевизору говорили.
— Уж не ты ли в доярки собираешься? — усмехнулась женщина.
— А что? Раз в джинсах, так уж и корову подоить не смогу? Стереотип мышления.
— Да нет, я не… — опустила глаза. Но тут же их подняла и, глядя на меня в упор, спросила: — Ты ферму-то хоть раз видела?
— Видела. — Мне не удалось подавить горделивых ноток в голосе.
— По телевизору?
— Нет! В прошлом году нас на экскурсию возили. Так что ферму я видела.
— Образцово-показательную?
Я промолчала, ферма и в самом деле была образцово-показательной.
— Готово, Мария Андреевна! — крикнул шофер, высунув из-под капота огненно-рыжий вихор.
Через минуту «козел» уже весело прыгал по неглубоким рытвинам и ухабам проселка. А еще через десять мы подъехали к ферме. Мария Андреевна, как выяснилось из разговора, оказалась председателем сельсовета.
— Ну, Петрович, принимай рабсилу. В доярки вот к нам наметилась. — Председательша спрыгнула со ступеньки и без малейшей насмешки представила меня высокому сухопарому мужчине лет шестидесяти. Его голубые глаза смотрели молодо и зло из-под густых бровей, и держался он чрезвычайно прямо и величественно, опираясь на испачканную навозом метлу. — А где Михайловна? — торопливо поинтересовалась Мария Андреевна, тут же забыв про меня.
— Дома, где ж еще! — с достоинством отвечал Петрович.
— Жаль, — вздохнула она и шагнула к машине. Но тут же снова повернулась к Петровичу: — Рация работает? Дай ключ. Поговорить надо.
— Так и ключи у нее. Слышь, Андреевна, — шагнул к машине Петрович, — ты того, не торопись, разговор есть.
— Какой разговор? — насторожилась Мария Андреевна.
— Такой. Ты дом вон тот видишь? — показал на двухэтажное строение из темных, почерневших от дождей бревен метрах в восьмистах от коровника.
— Ну, вижу, — согласилась Андреевна, хмуря брови. — Так что?
— А то, что житья нет, вороны да галки одолели.
— При чем тут вороны да галки?
— А при том, паклю всю выклевали, ветер в щелях свищет, спать по ночам не дает. А у меня внук второй родился, сама знаешь. — И, глядя на Андреевну в упор, спросил: — Когда квартиру дадите? Ты помнишь, сколько я в колхозе работаю?
— Ты же знаешь, Петрович, строится дом-то. В следующем году закончим нулевой цикл…
— Ты мне еще в прошлом году говорила, что в следующем!
С «нулевым» — это вечная история, по Игорю знаю. Да и наш «нулевой цикл» что-то затягивается: и квартиру до сих пор не обменяли, и быт не наладили, так что о ребенке думать…
— Прошлый год трудным был, сам знаешь, — объясняла Андреевна. — А вот в этом…
— А этот, думаешь, легче будет? — Петрович резко повернулся ко мне. — Чтобы Горловка корма покупала! Слыхали про такое? — Он наклонился, и я невольно отступила назад. — Слыхали? — переспросил гневно и выпрямился. — Да мы их сами завсегда продавали! Да чтоб Горловка… — Он махнул рукой и отвернулся, стал смотреть на бугор, где длинным черным коромыслом врезалась в небо пашня.
— А почему картошка тут валяется? — строго поинтересовалась председательша и показала на грязную пирамиду у входа в коровник. — Почему на тележки не погружена?
— Откуда я знаю почему? Степан обещался погрузить, да не пришел.
— Почему?
— А ты его спроси почему, — огрызнулся Петрович.
— Вы со мной или остаетесь? — повернулась ко мне Мария Андреевна.
— Остаюсь, — объявила как-то слишком торжественно, и председательша укатила. А мы с Петровичем остались.
Он сел на один из сломанных строительных блоков, оставшихся от коровника, вынул сигареты, закурил. «Пегас», — прочла на пачке.