— Петр Петрович? Здорово живешь!.. Да тоже помаленьку… Ну что жена, поправилась?.. Лекарств больше не надо? А то смотри, Дина достанет… А дочка как? Неужели на следующий год? Вот время летит! Я-то уже и забыл, как наша поступала. А ведь тоже волнений было — будь здоров! Так куда она? Да, математика там — профилирующий. Слушай, у меня есть один аспирант… да нет, он совершенно бескорыстно. Он мне обязан — даром, что ли, вожусь с ним… Завтра же и поговорю… Все будет в порядке, увидишь… Да, нервы, нервы! Век стрессов… Надо снимать. Как насчет ружьишка? Побалуемся? На той неделе открытие сезона, помнишь?.. С егерем я улажу — свой человек. — Межин терпеливо слушал, что ему говорил Петр Петрович. — Ну, значит, решили? Добро!.. Да, чуть не забыл… У нас есть сотрудница, некая Хвесина… сейчас она перешла в другой отдел… так вот, четвертый год стоит на очереди… Понимаю, понимаю… И все же ей положено в числе первых — трое детей и четвертый, как я слышал, в проекте… — Председатель жилищной комиссии, видно, отпустил что-то насчет их общих болевых точек, и Межин рассмеялся: — Ну, что такое проект, я и сам хорошо знаю… И что такое заводской фонд — тоже… Но что-то же остается… Надо поддержать активнее. Неплохо бы и из исполкома звонок организовать — там же у тебя шурин, договоритесь как-нибудь… Ну что ты, — махнул рукой, — забота о сотрудниках — прежде всего… До встречи в лесу! — И повесил трубку.
Та-ак-с, с этим тоже порядок. Что еще? Комиссия. Сейчас она совсем некстати. Впрочем, комиссии всегда некстати. Что тут можно сделать? Нанести упреждающий удар, так их, кажется, учили в армии. Сейчас — кто кого опередит. И он будет круглым идиотом, если позволит это сделать другому. Тут все — однозначно.
Межин остановился посредине ковровой дорожки, щелкнул пальцами. «Однозначно!» — повторил и решительно пошел к двери.
— Дина, ты спишь? — постучал к жене.
Она лежа читала «Медицинскую газету». Когда Межин вошел, отложила газету в сторону, отодвинула настольную лампу, чтобы не била в глаза, и молча подняла брови.
Межин, собственно, не ждал ничего другого — последнее время их контакты сократились до минимума: когда он приходит, если вообще приходит, она уже спит. Она уходит — он еще спит. Ни общих забот, ни переживаний. «Общее у нас с мужем только мусорное ведро», — сказала, он слышал, матери по телефону.
И все же этот ее взгляд, хотя и не более отчужденный, чем всегда, сегодня почему-то его задел.
— У меня неприятности, Дина, — произнес, все еще стоя в дверном проеме. — По работе.
Уточнение, конечно, глупое — не станет же он жаловаться жене на неприятности в личной жизни. Но с Диной он всегда почему-то терялся, говорил не то и не так, как в обычной обстановке. Смешно, честное слово, — словно не муж с женой, а ответчик с истцом.
— Проходи, что у порога топчешься? — Ее глаза потеплели, и Межин тоже ей улыбнулся — кажется, впервые за многие месяцы.
Осторожно подвинул одеяло, сел на край кровати.
— Понимаешь, — начал, глядя на одеяло, — несчастный случай в лаборатории Бородачева. Конечно, была допущена некоторая халатность, но в основном — несчастный случай.
Он рассказал ей, как широко их отдел привлекает молодых специалистов (таких слов, как «молодая смена» или «наше будущее», Межин, конечно, избежал), как все лаборатории, и в первую очередь бородачевская, работают с ними, предоставляя практически неограниченные возможности для развития молодых дарований, не считаются ни со своим личным временем, ни с рабочими часами, и как одна из лабораторий, а именно бородачевская, и погорела на этом деле.
— В буквальном смысле, — почти весело улыбнулся Межин и поднял глаза от одеяла. Но тут же снова опустил их.
— И чем это грозит, Вася? Лично тебе? — спросила Дина.
— Постом генерального — всего лишь навсего. — На этот раз усмешка веселой не получилась. — Тут еще Понтюхин копать стал, комиссию на нас натравливает…
Межин снова поднял глаза и встретился с ее взглядом. В неярком свете настольной лампы он казался мягким, сочувственным. Межин бездумно провел рукой, которую держал на одеяле, вверх и почувствовал, как напряглись ее мускулы. Он вспомнил, какие стройные и крепкие были у нее ноги, как он любил когда-то их гладить и как она долго и боязливо держала их вот так, девственно сомкнутыми.
Его взгляд скользнул к вырезу ночной сорочки. Дина машинально поднесла руку к груди, проверяя, не слишком ли она распахнута. Межина всегда бесила эта ее болезненная озабоченность своим туалетом. Грудь у Дины, надо сказать, всегда соответствовала ГОСТу, даже от родов не очень пострадала.