— Ну, из Свердловска. Папин знакомый.
— Да нет у папы никаких знакомых в Свердловске! Откуда ты взяла?
— Он сказал. Расстроился, что папа в командировке, а ты на вечере. «Даша, ты в шашки играешь?» — спрашивает. Я говорю: «Нет». — «Ничего, я тебя научу»… Он скоро вернется.
— Даша. — Она прислонилась к стене, перевела дыхание, чтобы не напугать дочь. — Никому больше не открывай, слышишь? Никаким дядям Гришам, слышишь? Я сейчас буду.
Такси, конечно, нет. С зелеными огоньками проносятся, прикрытые табличкой «В парк». Выскочила на середину проспекта, чуть не попала под фургон. Хоть бы частник какой остановился! Шарахаются в сторону — думают не пойми что, один даже крутанул пальцем у виска. «Господи! Любую машину!..»
— Даш! — заорала, еще вставляя ключ в дверь. — Даш! — ворвалась в квартиру.
Тишина. Глаза перестали видеть, голос отказал.
— Да-аш! — прошептала, усилием воли заставляя себя держаться на ногах.
Дашка спала на диване перед шахматной доской. Белые и черные кругляши тщательно расставлены друг против друга.
— Даша! — подхватила дочь на руки, прижала к себе. — Дашенька! Дашунь… Жива! Господи, жива!
— Да что ты, мам, он и не думал меня убивать. — Дочь смотрела на нее теплым, повлажневшим от сна взглядом.
— А зачем же он?.. Что ему было надо?
— Ничего. Привез папе какой-то конверт. Попросил попить и хотел поиграть в шашки. Но тут моя Лелька позвонила, и он сказал: «Я сейчас вернусь».
— Принеси конверт.
Дашка принесла. Распечатав, Полина прочитала: «Привет от дяди Гриши».
Дашка округлила глаза:
— Но ведь…
— Послушай, Даш, — на грудь вдруг навалилась каменная плита. — А ты… а он… он тебя… тебе ничего не сделал?
— Нет, мам, — глянула на мать с превосходством ребенка, знающего, что не хочет произнести вслух взрослый. — Он меня не тронул.
— Ох, — выдохнула Полина: плита тут же отпустила.
— Подожди… — Дашка наморщила лоб, — он заходил в вашу комнату. Ну да, когда я вернулась из кухни с водой, он стоял перед твоим туалетным столиком и разглядывал башмачок.
В этом атласном башмачке Полина хранила свои немногочисленные украшения — сережки, золотую цепочку, колечко с бирюзой — Володин свадебный подарок. Башмачка на месте не было.
— Ой, мам, — захныкала Дашка, — я же не думала, что он…
— И хорошо, что не думала! — Она прижала к себе дочь. — Тебе просто повезло, что ты ничего не думала. Мы с тобой дешево откупились, Дашка!
III
У Володи неожиданно выдался свободный вечер: иностранец, которого он сопровождал, вдруг заболели Владимир повез его к врачу.
Расставшись с иностранцем, сел в старенький «Москвич» своего приятеля, который он водил по доверенности, и медленно поехал по проспекту.
После окончания университета Владимир распределился на Московский телеграф — переводчиком технической документации. Распределение считалось не очень хорошим, но Володя ему был рад — болела мать, надо было остаться в Москве. Во время отпуска и в свободные дни Владимир подрабатывал в Интуристе: языки — его прямая специальность. И сейчас там подвизается, хотя лишний заработок вроде и ни к чему — мать умерла, а жена…
Жена… Он так ясно представлял, как она стоит перед зеркалом в только что купленной им юбке и смотрит на свое отражение. «В человеке все должно быть прекрасно», — томно растягивая слова, произносит Женя и лениво ведет мягкой ладошкой по тонкой талии, к упругим бедрам. А потом ее ладонь так же не торопясь ощупывает шершавую ткань купленной мужем обновки с ярлычком фирмы «Весна». И Володя почти физически ощущал, как груб и неприятен материал для такой вот нежной, холеной ладошки, как безвкусны и неуклюжи линии для этих совершенных бедер. Нет, Женя ни в чем его не упрекала, но в такие минуты он сам начинал вдруг ощущать свою вину. Нет, не ущербность из-за того, что не может обеспечить жену тем, что есть у других, — этого не было. Оба они прекрасно понимали, что не вечно же он будет прозябать на телеграфе — осталось лишь полгода этой «обязаловки». А потом!.. Ему уже сейчас предлагали несколько приличных должностей — и в «Спутнике», и по линии профсоюза. Но Володя не торопился: с его совершенным знанием двух европейских языков и двух восточных — это вопрос лишь недалекого будущего.
Но ощущение вины не проходило. Потому что понимал: Женя хочет жить настоящим. И одеваться не хуже других. И стричься у Жозефа. Потому что все ее подружки туда ходят. А десять рублей за прическу — это не так уж дорого, ведь Жозеф стрижет не по стандарту, а каждую по-своему, Французскими ножницами. А обслуга, а атмосфера! В салоне у него играет музыка, и своим клиенткам он подает кофе. И разве не стоит это какой-то десятки? Хотя бы раз в месяц. Но и этого они не могут сейчас позволить — половина Володиного жалованья уходит на квартиру. Приходится и в свой отпуск работать, и в выходные, чтобы Женя не чувствовала себя ни в чем ущемленной…