И все же холодный душ — панацея на все случаи жизни. Где еще взять заряд бодрости на целый день? Особенно если сна было неполных шесть часов.
Муж, проснувшись среди ночи и увидев, что Полина сидит над своей статьей, чуть не разорвал ее листки: «Ты же утром не встанешь!» — «Плохо меня знаешь!» — «Тебя или вашу ЖЗЛ?» — усмехнулся Володя, гася свет…
Как рано ни встань, а времени все равно не хватает.
Подкрашивая в лифте губы, обернулась к дочери:
— Даш, а я термосы не перепутала? Кажется, в записке отцу написала: «Завтрак — в голубом, обед — в красном». Так?
Дашка уткнулась носом в угол кабины, всем видом выражая, что в жизни не простит матери выкраденные из ее сна тридцать минут.
— Смотри, вот съест отец вместо завтрака обед, нам обеим влетит.
Дашка не улыбнулась.
Дочь обижается, муж обижается… Вчера Володя целый день дулся — сорвался их традиционный загородный шашлык, и он, выходит, зря потратил полсубботы: ездил за бараниной, стоял в очереди, мариновал… Не дождалась их солнечная поляночка, в которую мангал вписывался просто идеально, — в девять утра в воскресенье позвонили из общежития: ЧП — пропал Дротов.
За несколько дней до исчезновения Дротов затеял драку — избил старосту курса. Полина, примчавшись на такси, застала пострадавшего старосту с рассеченной бровью. Повезли пострадавшего в больницу — а вдруг что серьезное? К счастью, глаз оказался не задет, но бровь пришлось штопать. Все в конце концов утряслось. Староста даже шутил — что-то насчет кулачных дуэлей. Дротов тоже разыскался. Но оба не желали говорить о причине драки.
И теперь — новый сюрприз: исчез. Куда? Почему?
Ну могла ли Полина не поехать?
Муж пытался уверить, что паниковать и мчаться в общежитие глупо: «Мало ли, к приятелю, родственнику на субботу-воскресенье уехал. Что ж теперь, после драки по пятам ходить за ним?»
Поехала. И, конечно, ничего не узнала. А к вечеру Дротов сам явился. Где был, так и не сказал…
Когда вернулась домой, муж и дочь не разговаривают, уткнулись одна в телевизор, другой — в книгу. Пришлось налаживать отношения. Жарила в духовке шашлык (хоть так, раз пикник сорвался), пекла пирог с яблоками, лепила вареники с вишнями… Короче, крутилась весь вечер, создавала почву для хорошего настроения.
Накормив и уложив обоих спать, засела за статью: целую неделю собраться не могла.
…Дашка так и стоит, уткнувшись в угол кабины.
— Даш, а Даш, вы сегодня в кафе-мороженое идете? Всем классом, да? — Дочь шумно потянула носом, но не обернулась. — Вот, возьми. — Полезла в сумку, вынула рубль. Но передумала: отсчитала пятьдесят копеек, а рубль положила обратно — нечего баловать, ребенка, успеет испортиться.
Ровно в назначенное время Полина постучалась в кабинет декана.
— Входи, входи, — поднимается навстречу ЖЗЛ, показывает глазами на стул. (Обращение на «ты», чтобы подчеркнуть доверительный, дружеский тон беседы.) — Как у тебя дела?
— Спасибо, хорошо, — сообщает Полина сдержанно. Раньше, отвечая на такой вопрос, действительно бы стала рассказывать, как у нее дела. Теперь, как говорят французы, «она знает лучше».
— Дома все в порядке?
— В порядке.
Начало не сулит ничего хорошего: о семье и доме ЖЗЛ спрашивает, когда нужно сообщить что-нибудь сугубо неприятное.
— Пособие пишешь?
— Пишу.
Куда она все же клонит? Пока что все «холодно». Как в детской игре, когда один что-нибудь прячет, а другой старается отыскать: «холодно», «теплее», «совсем тепло», «жарко».
— Ты агитатор в двести пятой? Почему там плохая посещаемость?
— Кому там посещать-то? Почти половина — кормящие мамы.
ЖЗЛ опустила глаза, открыла зачем-то ящик массивного письменного стола. Снова задвинула и, вздохнув, сказала:
— На тебя поступают жалобы. Сигнализируют, что необъективно принимаешь зачеты, создаешь нервную обстановку.
— Боровская? — догадалась Полина, и на душе полегчало. — Да я у нее чуть не в ногах валялась, пока ответа добилась…
Это и в самом деле недалеко от истины. На первый зачет Боровская не пришла — справкой о болезни прикрылась. Полина назначила пересдачу в свой свободный день. Опаздывала, ловила такси, мчалась через весь город, а той опять не было, снова справку принесла. И так целый месяц. Когда же Боровская наконец явилась, Полина готова была зачесть ей что угодно. Только бы хоть что-то сказала по программе. Боровская молчала. «Придете в следующий раз», — предложила ей Полина без всяких эмоций — видит бог! А та вдруг разрыдалась. Дома Полина пожаловалась мужу: «Что делать с Боровской? Никак ее на зачет не заманишь. А если приходит, то вместо того, чтобы отвечать, пускается в рев. Потом жалуется, что нервная обстановка». — «А ты тоже плачь, — смеясь, посоветовал муж. — Только она сядет отвечать, тут же и начинай!»